Президент РФ Дмитрий Медведев вместе с польским коллегой Брониславом Комаровским на памятной церемонии. Катынь, 11 апреля 2011 года
Фото: Wikipedia / Kremlin.ru
(О новых «рассекреченных архивных документах» ФСБ можно почитать здесь)
Не можешь отрицать новые преступления режима, которому служишь — значит, попробуй отрицать старые. По-видимому, так в апреле 2023 года рассудили в «РИА Новости». Редакция с подачи ФСБ извлекла старую и многократно битую фальшивку — показания солдата вермахта Арно Дюре. Ещё в 1947 году попавший в советский плен немец утверждал, что якобы участвовал под Смоленском в убийствах польских военнопленных.
Получалось это у него скверно. В нужные моменты Дюре откровенно валял дурака, доводя свои «признания» до абсурда. Сталинские власти сами не рискнули везти пленника в Нюрнберг, где тому изначально полагалось презентовать советский взгляд на события. Правда, Дюре, за которым тянулся шлейф реальных военных преступлений, сохранили жизнь. В 1954 году ему позволили репатриацию. В Германии ветеран гитлеровской армии уже не юлил и прямо признал, что катынские откровения из него выбил следователь.
С учётом этого бэкграунда попытка «РИА Новостей» — такая себе. Но инициатива пропагандистского СМИ вписывается в отчётливый тренд последних лет. Российские власти через лояльные СМИ и карманных «общественников» последовательно намекали, что с Катынью не всё так однозначно.
Ретроспективно всё это выглядит звеньями одной цепи. Сначала совершить бессмысленно-жуткое преступление и нелепо на нём попасться. Затем навалить как можно больше лжи (притом разной), внушить её себе, а всех несогласных объявить предателями. А потом повторить снова. Апперцепция Катыни в среде турбопатриотов выглядит пугающе похожей на то, как российские власти и пропаганда подают нынешнюю войну. Не будет преувеличением сказать, что отрицание убийств в 1940 году поляков сделало возможным расправы над уже украинцами в 2023. Как и само полномасштабное вторжение в соседнюю страну.
Нелёгкий выбор доктора Трамсена
Ночь на 1 мая 1943 года. Небо над Восточной Европой. В «Генерал-губернаторство», захваченную нацистами Польшу, возвращался грузовой самолёт люфтваффе. На его борту находились не ящики с оружием, боеприпасами или консервами. В польский Белосток со всё ещё удерживаемой немцами русской Смоленщины он доставлял двенадцать мужчин. Не рассерженных, а смертельно уставших, или, точнее, уставших от картин смерти. Одним из них был 33-летний датчанин Хельге Трамсен.
Трамсена с попутчиками, людьми разных национальностей, судеб и убеждений, объединяла профессия. Все они работали судебными медиками в своих странах, оккупированных или дружественных Германии во Вторую мировую. Исключением служил один доктор Франсуа Навиль из нейтральной Швейцарии. Каждого из специалистов Третий рейх посчитал достойным для неожиданной миссии — расследовать военное преступление.
Хельге Трамсен в Катыни, 1943 год
Фото: Wikipedia
12 апреля 1943 года немецкие солдаты в Смоленской области нашли массовые захоронения близ села Катынь. Местные жители давно толковали, что там покоятся тела тысяч расстрелянных поляков. В СССР иностранцы попали ещё осенью 1939-го, с ликвидацией своего государства одновременно сталинскими и гитлеровскими войсками. А спустя полгода их в Катыни расстреляли чекисты. Страшная находка подтверждала верность этих слухов. 13 апреля 1943 года о вскрывшемся преступлении Советов объявили немецкие СМИ.
Складывалась странная ситуация: о злодеянии СССР против поляков, его теперешних союзников, сообщала Германия — общий враг. Далеко не все в Европе верили нацистам, зная, сколько зла они сами причинили другим странам, прежде всего той же Польше. Тогда гитлеровцы пошли на беспрецедентный для любой диктатуры шаг. С подачи рейхсминистра пропаганды Йозефа Геббельса режим объявил, что создаёт независимую международную комиссию. Дескать, пусть мэтры патологической анатомии из разных стран соберутся в Катыни и сами зафиксируют, что там орудовали большевистские нелюди.
В число экспертов вошёл и датчанин Трамсен, прозектор института судебной медицины в Копенгагене. Скандинав, будучи убеждённым антифашистом и участником Сопротивления, поначалу не сомневался, что речь идёт о гнусном цирке. Нацисты попросту используют его коллег из других стран для сокрытия собственного преступления. Лучше поступить как француз Костедо. Того лететь в Россию принуждали вишистские власти, и находчивый медик в последний момент ловко разыграл аппендицит.
В ревизионистской литературе часто встречается ложь, что Костедо до Катыни добрался и якобы вскрыл мнимый немецкий подлог, поэтому не подписал финальное заключение.
Но Трамсен на Смоленщину всё же поехал. Парадоксально, что настояли как раз товарищи по Сопротивлению. Командированному врачу подпольщики поручили ряд курьерских заданий на пути в оккупированную часть Советского Союза. А уже на месте датчанин изумился снова: оказалось, нацисты ни в чём не врали.
Международная комиссия вскрывала один могильник за другим, и везде обнаруживались одни и те же детали:
- Способ убийства — пущенная в затылок пуля. При этом руки у многих жертв были связаны, классический почерк советской госбезопасности.
- Найденные на телах письма, газеты и другие документы датировались не позднее чем апрелем 1940 года, когда до нападения немцев на СССР оставалось ещё больше года. Часто попадались самодельные табакерки, портсигары и мундштуки с вырезанными «1939» и «1940», и ни одного — с «1941».
- Большинство тел несчастных мумифицировались из-за особенностей местной почвы. На некоторых попадались раны от штыка — советского четырёхгранного, а не германского плоского.
Немцы вели себя настолько уверенно, что не скрывали свою невольную причастность к убийству. Ведь поляков расстреляли пулями калибра 7,65 мм германского производства. Поначалу эта деталь сильно смущала того же Геббельса, но потом нацисты махнули рукой. Ведь конкретно их режим не нёс здесь никакой ответственности. Немецкие патроны в СССР крупными партиями поставляли ещё в 1920-е годы демократы из Веймарской республики.
Между обнаружением братских могил и прилётом комиссии прошло всего две недели. Сомнительно, что немцы и местные коллаборанты успели бы за такой срок устроить столь масштабный подлог. Тем более что некоторые ямы с трупами вскрыли прямо на глазах у иностранных докторов.
Сделанные открытия, показания местных жителей и другие нюансы привели случайных товарищей из двенадцати стран к одинаковым выводам. Большинство врачей были вполне аполитичны, лишь некоторые открыто разделяли пронацистские убеждения, как венгр Ференц Оршош или нидерландец Герман де Бурле. Но на подоплёку Катынской трагедии все смотрели одинаково. Здесь явно убивали весной 1940 года, до немецкой оккупации, притом типично чекистскими методами. Вся дюжина врачей без проволочек подписала соответствующее итоговое заключение.
Члены международной комиссии и немецкие военные эксгумируют найденные в Катыни останки. В очках и шляпе — венгр Оршош, третий справа — болгарин Марков, крайний справа — финн Арно Саксен.
Фото: Wikipedia.org / German official photographer
Трамсену эта подпись отозвалась на всю жизнь. В 1944 году немцы уличили его в работе на Сопротивление и отправили в концлагерь. Тем не менее после войны датские левые честили врача немецким пособником. Многие соотечественники требовали от Трамсена признать себя лжецом и отозвать катынскую подпись. Патологоанатом в ответ упрямо стоял на своём: нацисты омерзительны и преступны, но под Смоленском убивали не они.
С таким же нажимом, так или иначе, столкнулись все товарищи датчанина. Но подписи отозвали только двое — чех Франтишек Гаек и болгарин Марко Марков. По странному совпадению — единственные, кто остался после войны в социалистическом лагере. Никто из живших на Западе или перебежавших туда патологоанатомов примеру двух славян не последовал.
Три Катыни и одно «уродливое детище»
В массовом сознании «Катынь» и «убийство польских военнопленных» давно воспринимаются как синонимы. Строго говоря, это если не ошибка, то метонимия — в честь первого из раскрытых мест убийств.
Ведь в апреле-мае 1940 года советская госбезопасность помимо смоленской деревушки массово уничтожала схваченных поляков также в тюрьмах Харькова, Твери (в 1940 году — Калинина) и местечек в западных областях Беларуси и Украины. Все эти факты историки установили уже в перестроечные годы, спустя почти полвека после Второй мировой. Поэтому за убийствами военнопленных успело закрепиться собирательное «катынские», даже если преступления совершались в других регионах СССР.
Совместный парад РККА и вермахта в бывшем польском Бресте, 22 сентября 1939 года
Фото: Wikipedia.org / Bundesarchiv
После «операции» НКВД оставил три гигантских могильника с телами убитых поляков в собственно смоленской Катыни, харьковском пригороде Пятихатки и тверском селе Медное. Три локации объединяет деталь: рядом находились ведомственные дачи или дома отдыха. Закапывать казнённых именно в таких местах вошло у чекистов в обычай во времена Большого террора.
Последующие поколения сотрудников госбезопасности поправляли здоровье, жарили шашлыки и отмечали праздники буквально поверх тысяч трупов, о чём вряд ли могли не знать.
Установлено, что за несколько весенних недель 1940 года НКВД уничтожил не менее:
- 3820 военнопленных в Харькове;
- 4421 — в Катыни;
- 6295 — в Твери.
Совокупно, с учётом других мест казни, сталинский режим уничтожил тогда 21 857 поляков из 130 242 их соотечественников, оказавшихся в советских лагерях и тюрьмах. Убивали не одних армейских офицеров и полицейских, но и рядовых солдат, чиновников, священников, землевладельцев вместе с людьми иных профессий и социального статуса.
Над юридическим обоснованием бойни режим сильно не заморачивался. В феврале 1940 года чекисты пришли к выводу, что наиболее «опасную» часть пленных было бы слишком легкомысленно перенаправить в условную Коми или на Колыму — их надо именно уничтожить. В начале марта шеф НКВД Лаврентий Берия обратился к Иосифу Сталину с соответствующим предложением:
«Дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 человек […], а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 000 человек членов различных к-р [контрреволюционных] шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела».
Уже 5 марта диктатор и его Политбюро одобрили эту идею. Причём Сталин подчеркнул, что рассмотреть дела поляков следует «без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения». Режим изначально санкционировал именно массовое убийство, а не хоть сколько-нибудь отягощённое нормами закона разбирательство.
Советский полонофобский плакат 1939 года: красноармеец пронзает штыком орла с государственного герба, якобы освобождая украинца с белорусом внизу
Фото: Wkipedia.org
Причины столь бесчеловечного подхода не могли лежать в рациональной плоскости. Тогдашние хозяева Кремля смотрели на мир через специфическую призму, где отразились и традиционная для российского имперства полонофобия, и ресентимент от проигранной Варшаве войны 1920 года. В получавшейся картине Польша занимала примерно то же место, что Украина у московских политиков. С одной стороны, соседнее государство выглядело чем-то по умолчанию враждебным в силу одного своего существования. С другой — воспринималась как неполноценное и обречённое на уничтожение. Ёмче всех эту концепцию выразил нарком иностранных дел Вячеслав Молотов:
«Правящие круги Польши немало кичились «прочностью» своего государства и «мощью» своей армии. Однако оказалось достаточным короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора».
Молотов здесь нисколько не оригинальничал. Пережившие лагеря и ссылки поляки потом вспоминали, как в начале 1940-х чуть ли не каждый представитель власти наставлял, что их республика исчезла навсегда и её бывшим гражданам следует с этим смириться.
Чтобы «уродливое детище» никогда не возродилось в прежнем виде, казалось необходимым последовательно истребить самих носителей идеи независимой самостоятельной Польши. В эту категорию попадали и офицеры, и полицейские, и католические ксёндзы. А перебить за пару месяцев считанные тысячи людей для тех, кто только что справился с Большим террором, не казалось чем-то сверхъестественным.
