Фото: Alexander Wienerberger
Классический для мировой культуры сюжет — самосбывающееся пророчество. Трагический персонаж, будь то шекспировский Макбет или мартиновская Серсея Ланнистер, пытается уйти от рока судьбы. Но своим же коварством и упрямством герой только приближает несчастливую для себя развязку. В подобную ловушку сейчас угодило российское руководство. Навязчивая идея, что их государство может претендовать хоть на какое-то величие только при «возвращенной» Украине пока оборачивается для Кремля одними поражениями. Не только военными и экономическими, но и статусно-символическими.
С начала войны Голодомор 1932–1933 годов геноцидом украинского народа признали уже семь государств: не только члены «недружественного» Евросоюза (Чехия, Румыния, Португалия, Ирландия и Германия), но и нейтральная постсоветская Молдова вместе с формально партнерской Бразилией.
В 2000-х Москва уже вела «голодную» войну исторических трактовок — тогда еще исключительно мирно, против администрации Виктора Ющенко. Даже небезуспешно: например, в 2010 году Парламентская ассамблея Совета Европы не признала Голодомор геноцидом против украинцев, оценив его как сталинское преступление против человечности в отношении жителей разных советских республик.
Ющенко и его люди допустили ряд ошибок, завышая количество умерших от голода 1930-х годов соотечественников и заявляя, что неукраинские территории якобы незначительно пострадали от сталинской политики. На таком фоне тогдашние заявления российских официальных лиц об общей трагедии советских народов и недопустимости политизации истории смотрелись вполне благоразумно. Но в 2022 году Россия политизировала вопрос Голодомора сама. И февральским вторжением, и военными преступлениями, и зерновым шантажом всего мира.
Для зарубежного наблюдателя воспринимается очевидностью логическая цепочка: путинский режим — верный наследник сталинскому. Они не добили Украину тогда, когда весь мир молчал — добивают сейчас. Да еще и остальные страны хотят заморозить и посадить на голодный паек. Но есть ли причины считать Голодомор геноцидом украинцев безотносительно «специальной военной операции»? Например, сам автор понятия геноцида юрист Рафаэль Лемкин еще в 1950-х годах выступал с такой оценкой происходившего в УССР.
Официальная точка зрения Москвы по вопросу ясна и понятна: всё это русофобская истерия и переписывание истории. Но восприятие жителями самой Украины говорит об обратном. Уже десять лет назад против признания голода 1930-х геноцидом выступали только 22% процента граждан государства. Очевидно, что память о Голодоморе прочно врезалась в украинское самосознание задолго до революции 2014 года и продолжающейся войны.
«Умерщвлять мечом, и голодом, и мором»
У российских турбопатриотов острую аллергию вызывает само понятие Голодомора. Относительно его происхождения циркулируют взаимоисключающие фейковые теории: то ли что так в «Малороссии» исстари называли голодавших напоказ (?), то ли что термин уже после Второй мировой изобрели бежавшие на Запад немецкие пособники. Дескать, намеренно конструировали нечто похожее с латинским написанием Холокоста (Holodomor — Holocaust).
В действительности, термин «Голодомор» появился в ХХ веке, но до Второй мировой войны. Предположительно, в 1920-х годах львовские газеты так называли антикрестьянскую политику большевиков в Гражданскую войну. А первое общепризнанное употребление термина относится к 17 августа 1933 года. Тогда чехословацкий журнал «Večerník Práva Lidu» выпустил статью о голоде в советской Украине под заголовком «Hladomor v SSSR».
Фото: Wikipedia / Kaiser Matias
Чешское «Hladomor» дословно значит «массовый голод». Но жившие за пределами СССР украинцы увидели в слове свой смысл: их умершие соотечественники не просто голодали, их морили голодом. Возможно, сыграла и отсылка к библейской цитате.
«И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвёртою частью земли — умерщвлять мечом, и голодом, и мором, и зверями земными»
— Откровение Иоанна, 6:8.
После Второй мировой понятие прочно укоренилось в эмигрантской украиноязычной литературе. Со временем оно стало известным и для советской Украины, где, как и во всем СССР, десятилетиями действовало табу на упоминания о «трудностях» коллективизации. В 1986–1988 годах о Голодоморе в УССР впервые заявили местные писатели Иван Драч и Алексей Мусиенко.
В декабре 1987-го первым из коммунистических деятелей катастрофический голод при Сталине публично признал представитель не общесоюзного центра, а как раз УССР — фактический глава республики Владимир Щербицкий. Это одно из многих свидетельств особого, в сравнении с остальным СССР, восприятием трагедии именно в Украине.
Опасны, потому что хотели трудиться
Конец 1920-х годов — переломный момент для Советского Союза. Полурыночный НЭП сменила сверхцентрализованная командная экономика. Ушла в прошлое относительная интеллектуальная свобода. Вместо коллективного руководства в ВКП(б) свою единоличную диктатуру установил Иосиф Сталин. Собственно, сам политик в 1929 году и заявил о наступающем Великом переломе.
Духоподъемное выражение означало, помимо прочего, сплошную коллективизацию сельского хозяйства. Решение подразумевало, что крестьян начнут массово загонять в колхозы, где государство у них будет за бесценок изымать продукты труда. Власть нуждалась в зерне для экспорта, чтобы финансировать строительство тяжелой промышленности.
В начале 1930-х зерно сильно в мире подешевело из-за Великой депрессии. В США цены на него рухнули в 2,7 раза. Так что выгода от фактического грабежа советской деревни совсем не соответствовала понесенным жертвам.
Необходимость такой политики выглядит спорной. Ведь речь шла о радикальном переустройстве в сжатые сроки всего сельского хозяйства, где трудились порядка 75–80% населения. Доживавшая внутрипартийная оппозиция еще позволяла себе осторожное несогласие с вождем. Николай Бухарин и его товарищи указывали, что режим мог получать зерно на экспорт от крестьян и полурыночными методами НЭПа. То есть по справедливым, а не по грабительски низким закупочным ценам — в 1927–1928 годах это и спровоцировало пресловутый кризис хлебозаготовок, жупелом которого потом прикрывались Сталин и его сторонники.
Фото: Wikipedia / Центральный архив Украины
Диктатор в ответ преувеличивал отсталость страны (весьма относительную — в начале века Российская империя входила в топ-5 экономик мира) и нагнетал угрозу нападения извне. Как раз победой во Второй мировой современные защитники советского диктатора и оправдывают бесчеловечную жестокость коллективизации, задним числом подгоняя красный флаг над рейхстагом под голодные 1930-е. Дескать, было трудно, голодали, кто-то даже умер, но по-иному бы не дошли до Берлина.
Критически настроенные к сталинизму историки указывают на другие обстоятельства. Страна счастливых фермеров, какой СССР гипотетически мог стать при дальнейшем развитии НЭПа, совершенно не соответствовала большевистским представлениям об идеальном государстве. Такая среда, заинтересованная в рынке и защите собственности, неизбежно бы поднялась против однопартийной автократии.
«Для большевиков крестьяне с любым достатком представляли опасность. Как раз потому, что те любили свою землю, хотели на ней трудиться. Они бы не смирились с колхозной системой. А без колхозов не смогла бы существовать [большевистская] партия».
— Кирилл Александров, российский историк
Поэтому даже в самых мелких собственниках формирующийся режим видел для себя опасность. Особенно в зажиточных аграрных регионах, основных источниках экспортного зерна: Поволжье, Черноземье, Кубани и, конечно, Украине.
Почти что заграница
В 1922 году большевики отправили в принудительную эмиграцию порядка 250 московских, ленинградских и украинских ученых. В историю это вошло как «философский пароход», хотя, строго говоря, режим задействовал три парохода. При подготовке примечательное указание соратникам тогда оставил Владимир Ленин: «Харьков (до 1934 года столица Украинской ССР. — Republic) — обшарить, мы его не знаем, это для нас почти заграница».
Почему советскую Украину коммунисты воспринимали как «почти заграницу»? Установление новой власти здесь прошло в непростой борьбе — одновременно против сторонников независимости, белогвардейцев и всевозможных повстанцев. Первые же большевистские прокси на этих землях, вроде «УНРС» и «ДКСР», оказались нежизнеспособными.
Фото: Wikipedia
10 марта 1919 года в Харькове провозгласили более совершенную УССР. Москве пришлось делегировать ей реальную власть. Первые несколько лет политика сохраняла элементы независимости, прежде всего в вопросах культуры, языка и образования. 30 декабря 1922 года республика закрепила свой статус, став одним из учредителей Советского Союза. Не все деятели ВКП(б) приняли ленинскую концепцию нового государства как союза номинально суверенных республик.
В начале 1920-х Сталин, тогда еще нарком по делам национальностей, предлагал включить Украину, равно как и Беларусь с Закавказьем, непосредственно в РСФСР на правах автономий.
Российские большевики не доверяли номинально самостоятельной украинской компартии. Там состояло немало выходцев из альтернативных партий, переметнувшихся в Гражданскую войну. Особую роль играли боротьбисты — местные эсеры. Некоторые из них, вроде Панаса Любченко или Александра Шумского, сохраняли крупные партийно-государственные посты вплоть до Большого террора. Так что в 1920-е годы в Москве многие воспринимали Украину как «нэпманскую», не до конца советскую, со слабой компартией, где таились враги.
«А в 1926 году мы вообще жили по стандарту довоенного [дореволюционного] времени, а тогда продуктов питания в Украине имелось много, и все продукты были дешевые: фунт мяса стоил 14 копеек, у овощей была буквально копеечная цена. В 1926 году мы достигли довоенного уровня, и после упадка хозяйства и разрухи гордились этим успехом».
— Никита Хрущев, в 1926 году уездный руководитель ВКП(б) в УССР
Заявленный в 1929 году Большой перелом означал в том числе и удар по украинским вольностям. Сталин видел в УССР экономически и стратегически важную территорию, соседнюю с вражеской Польшей. И этой республикой руководили чужие для него люди, зачастую с порочным прошлым. Они потворствовали у себя кулацким порядкам и сомнительным языковым экспериментам (вроде обязательного украинского в школах). Диктатор считал необходимым прекращать это безобразие.
Сделать из Украины крепость
Подоплеку трагедии 1930-х годов раскрывает личная переписка Сталина. 10 июня 1932 года он наставлял одного из ближайших соратников Лазаря Кагановича.
«Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. […] Имейте также в виду, что в украинской компартии обретается немало гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов [польского лидера] Пилсудского. [Мы должны] поставить себе целью превратить Украину в кратчайший срок в настоящую крепость СССР, в действительно образцовую республику».
— Иосиф Сталин
Крепость со временем стала любимым образом большевиков в разговорах об Украине. Заступивший в 1938 году на пост первого секретаря республиканской компартии Никита Хрущев декларировал, что сделает все, чтобы выполнить поручение из Москвы — «сделать Украину неприступной крепостью для врагов». Видимо, по умолчанию предполагалось, что страна пока еще что-то вроде вольной территории, не приученной к дисциплине и порядку в большевистском понимании этих слов.
Замирение украинских крестьян началось много раньше — в 1930 году. Местные коммунисты, следуя планам из Москвы, принуждением загоняли людей в колхозы. За год количество обобществленной земли выросло с 6 до 70% от общих обрабатываемых площадей. Около 75 тысяч семей, которые власти сочли «кулацкими», выселили в отдаленные регионы Советского Союза. Ответом земледельцев стало повстанческое движение. В одном 1930 украинские чекисты зафиксировали около 1700 антисоветских выступлений со стороны местных жителей.
«Крестьянин-украинец в представителях советской власти нередко видел всего лишь иностранных оккупантов. Режим стремился сгладить такое недоверие к себе и нейтрализовать потенциальную угрозу со стороны украинской глубинки».
— Сергей Плохий, украинский историк
Параллельно складывалась зловещая тенденция. Согнанные в колхозы крестьяне трудились все менее эффективно из-за не всегда умелого руководства, высылки самых рачительных хозяев и утраты стимулов к добросовестному труду. В 1927–1931 годах в Украине средняя урожайность одного гектара земли сократилась с 70 до 52 пудов. А параллельно спускаемые из Москвы нормы хлебозаготовок только росли: с 15 до 37% от валового сбора.
Фото: Wikipedia / Ukjent
К 1932 году УССР могла выполнять эти планы только ценой крестьянских жизней. Весной того года в Харьков с мест поступали панические отчеты: в таком-то районе от голода скончались 212 человек, еще 618 при смерти, в таком-то селе ежедневно умирают по 8–12 человек, там-то зафиксированы случаи людоедства.
Председатель Совнаркома республики Влас Чубарь доводил до Сталина эти и другие кошмарные случаи. Украинец пытался добиться от Кремля хоть каких-то послаблений для соотечественников, но не преуспел. По логике Сталина, его планы были единственно верными. А если Чубарь и его подчиненные выполнить поставленные задачи не могут, то они вредители, саботажники и, возможно, затаившиеся петлюровцы. Крепость такие люди не построят.
Блокада, доски, три колоска
Николай Ивницкий, один из крупнейших российских исследователей коллективизации, приводил показательные реплики колхозников Северо-Кавказского края РСФСР. Весной-летом 1932 года те заявляли представителям власти: «В крае будет то же, что и на Украине» или «Хлеба мы вывозить не дадим, пусть сажают в ГПУ, но "Украину" у себя не допустим».
Очевидно, что несмотря на все препоны, правда о положении дел в Украине доходила до российского обывателя. И для многих само название страны ассоциировалось с рукотворным голодом, способы организации которого власти хотели распространить на другие части СССР.
Северо-Кавказский край — существовавший в 1924–1937 годах гигантский субъект РСФСР. Он включал в себя Краснодарский край, Ростовскую область и весь СКФО современной России. 37,4% населения края составляли этнические украинцы, причем в богатом зерном Кубанском округе, одной из главных мишеней коллективизации, эта доля превышала 60%.
Во время коллективизации советские власти действительно использовали Украину как полигон. Обычно там режим обкатывал наиболее отвратительные методы устрашения крестьян, которые затем ретранслировал в регионах РСФСР.
- «Закон о трех колосках» (в украинской традиции — обычно «о пяти колосках»). 7 августа 1932 года общесоюзные власти ужесточили наказание за любое «хищение социалистической собственности». Теперь даже сбор остававшихся на колхозных полях колосков — нередко последнее для крестьян спасение от голодной смерти — становился тяжким уголовным преступлением.
- Натуральные штрафы. С осени 1932 года украинские коммунисты забирали еду у не выполнявших план крестьян. Изначально речь шла только о картофеле, мясе и молоке. Но затем рьяные активисты переключились на все съедобное, вплоть до тыквенных семечек.
- «Черные доски». С декабря 1932 года власти УССР формировали списки колхозов и сел, где практиковался «злостный саботаж хлебозаготовок». Мера подразумевала прекращение подвоза в такие населенные пункты промышленных товаров, досрочное взыскание кредитов и «изъятие контрреволюционных элементов» — политические чистки.
- Ограничение выезда. 22 января 1933 года ЦК ВКП(б) своей директивой запретил колхозникам покидать охваченные голодом территории, поскольку «выезд организован врагами Советской власти — эсерами и агентами Польши». Авторы документа за сталинской подписью к закрытым регионам отнесли в первую очередь Украину и Кубань.
Эти и подобные решения создали ту самую крестьянскую катастрофу 1932–1933 годов. В их контексте утверждение о не голодающих, а моримых голодом людях выглядит вполне обоснованным. При этом часть мер прежде всего касалась Украины и территорий РСФСР с украинским же населением.
«В ноябре и декабре 1932 года забрали все зерно, картофель, все забрали, даже фасоль, и все то, что было на чердаке. Такие мелкие были сушеные груши, яблоки, вишни — и их забрали».
— Федор Коваленко, очевидец Голодомора в Полтавской области
Российские авторы нередко апеллируют, что в 1933–1934 годах общесоюзные власти с приоритетом для украинских крестьян оказывали продуктовую помощь и раздавали различные льготы (вроде права на приусадебные участки) прошедшим через голод. Но эти ограниченные и явно запоздалые мероприятия уже не могли вернуть к жизни миллионы людей.
Фото: Wikipedia
В XXI веке трудно установить точное количество жертв сталинской коллективизации. Усредненная оценка дает порядка 8 миллионов погибших по всему Советскому Союзу, и не меньше половины из них пришлось на УССР. При этом население республики составляло всего пятую часть от общесоюзного.
О фасоли и патефонах
Главная проблема в восприятии этих событий сегодня — несхожесть оптик, через которые на них смотрят современные россияне и украинцы. Постсоветская имперская близорукость не дает не то что увидеть геноцид, но и признать, что происходило нечто ужасное. Дескать, голодали, умирали, но что такого, войну же в итоге выиграли, до Берлина дошли, а в Англии вон вообще огораживание было.
При достаточном уровне украинофобии концепция становится еще более токсично-нелепой: сами виноваты, не стоило зерно прятать, да и поляки в Галиции ваших еще больше морили. Последнюю ложь, кстати, легко опровергает демографическая статистика. Ни в одной из западноукраинских областей в начале 1930-х не зафиксировано резкого падения рождаемости, характерного для советской части Украины.
«Я хорошо помню — 1933 год, октябрьская демонстрация. На главной площади выступали [руководители УССР] Косиор, Постышев, Петровский. "В нашей стране идет стройка коммунизма", прочие речи такие зажигательные. Все кричали "Ура!", а рядом прямо на улицах люди с голоду умирали. Трупов хватало по самому Харькову уже — с деревень шли, хоть так спастись думали».
— Игорь Малицкий, очевидец Голодомора в Харькове
Украинская оптика — взгляд нации, что весь ХХ век добывала свое независимое государство (и отстаивает его в эти дни). Такой взор порой цепляется за на первый взгляд несущественные детали. Пережившие Голодомор потом вспоминали, как в дома их умерших соседей власти заселяли россиян. Помогали им обустраивать быт вплоть до покупки патефонов.
Современные киевские историки вроде Станислава Кульчицкого призывают не спекулировать этими эпизодами: большинство выходцев из РСФСР не прижились и вернулись домой, да и гораздо активнее власти переселяли жителей самой УССР из сравнительно «сытых» районов. Но в народной памяти не могло не отпечататься, что режим, что сначала отбирал семечки и фасоль у умирающих с голоду земляков, затем заселял на их место пришлых, обеспечивая тех всем вплоть до патефонов.
За фасолью и патефонами скрываются более важные аспекты.
В начале 1930-х украинская компартия состояла из украинцев и русских примерно поровну, хотя по последней переписи населения первых в УССР жило в восемь раз больше, чем вторых. Преимущественно русскоязычными оставались Харьков, Киев, Одесса и другие крупные города. Оттуда в колхозы и приезжал разнообразный актив, как правило, совсем не с добром.
Инфографика С. Максудова
Пораженные голодом 1930-х украинские области сливаются в единое целое. Полоса наиболее пострадавших регионов, как видно, проходит буквой «V» через всю территорию УССР. В РСФСР же уместнее говорить о нескольких очагах катастрофического голода вдали от обеих столиц: Кубани, Поволжье, стыке Северного Казахстана и юга Западной Сибири. Причем на всех перечисленных территориях, по зловещему совпадению, проживали крупные украинские общины.
Карта: Wikipedia / Sergento
В сознании многих отпечаталось, что Голодомор совпал по времени со свертыванием поддержки украинского языка и культуры, первыми «национальными» политическими репрессиями и гонениями на церковь. Все это укрепило украинцев во мнении, что целью сталинской политики служило уничтожение их как самостоятельной нации.
С этим можно спорить: ведь в 1930-х подобную политику испытали на себе и народы РСФСР. Но систематическое оправдание сталинизма и откровенно сталинистская риторика властей современной РФ, по-видимому, только еще больше убеждает соседей — да, это был именно геноцид со стороны имперской Москвы. Ведь «они» себя явно видят наследниками Сталина, но не его жертвами.
Основные источники статьи:
Александров К. «Голодомор 1932–1933 годов»
Ивницкий Н. «Голод 1932–1933 годов в СССР»
Кондрашин В. «Голод 1932–1933 годов: трагедия российской деревни»
Кульчицкий С. «Голодомор: мифы и реальность»
Максудов С. «Потери населения СССР»
Плохий С. «Врата Европы. История Украины»
Харькова Т. «Вспоминая о Голодоморе»