Источник: albumwar2.com
Людей сбивают с толка не события, а догма о событиях.
Гёте
Уинстон Черчилль как-то сказал, что есть поражение, а есть позор. В декабре 1939 года первые же сражения советско-финской войны обернулись для СССР именно позором: страна выставила себя и свою армию на всеобщее посмешище. Причем это тот нечастый случай, когда в оценках сходятся буквально все: и современники, и историки.
Красная армия, сосредоточив против Финляндии превосходящие силы, уперлась на Карельском перешейке в линию Маннергейма, посжигав целые батальоны в лобовых атаках. В лесах севернее Ладоги ситуация была еще хуже: финнам удалось окружить несколько жавшихся к узким дорогам советских дивизий. Одни были разгромлены сразу же, другие сидели в котлах (финны называли их «мотти») до самого конца войны. Советские потери в ней превысили финские семикратно.
Зимой 1940 года образ маленькой финской армии, спеленавшей советского монстра, стал излюбленным у карикатуристов.
«Несмотря на превосходство в живой силе и технике, Красная Армия терпела одно поражение за другим, оставляла тысячи людей в плену, теряла сотни орудий, танков, самолётов и в решающей мере не смогла завоевать территорию. Мы исходили из ложных предпосылок, полагая, что Россия представляет собой первоклассный военный фактор, — писал в начале января 1940-го в Берлин германский посланник в Хельсинки Виперт фон Блюхер. — В действительности Красная Армия имеет столько недостатков, что не может справиться даже с малой страной. Россия не представляет опасности для такой великой державы, как Германия, тыл на Востоке безопасен, и потому с господами в Кремле можно будет говорить совершенно другим языком, чем это было в августе-сентябре 1939 года».
Это оценки дипломата, а что скажут профессиональные военные? 2 октября 1940 года отдел «Иностранные армии Востока» Генштаба сухопутных войск Германии подготовил на основе «отчетов, полученных из финских источников» секретный доклад «Опыт финско-русской войны». Начинался он с констатации недостатка инициативы и привычки к шаблону в действиях советского командования, стремления войск все время оставаться на дорогах, неумения совершать переходы по лесистой местности и вести на ней бой. Об организации разведки говорил такой характерный пример: на марше советской стрелковой дивизии ее разведывательный батальон, как правило, замыкал колонну, а не шел в авангарде.
Красной нитью через весь отчет проходит тезис о полном отсутствии взаимодействия между родами войск. Об этом же писал в мемуарах маршал Маннергейм:
«Атаки противника в декабре можно было сравнить с оркестром под управлением плохого дирижера, где инструменты играют не в такт. Артиллерия расходовала снаряды, но ее огонь был плохо спланирован и не очень связан с деятельностью пехоты и танков. Взаимодействие пехотинцев и танков могло принимать весьма удивительные формы. Случалось, что танки выдвигались вперед, открывали огонь и возвращались обратно на исходные позиции еще до начала движения пехоты».
«Для верхних «этажей» командования были характерны нерасторопность и беспомощность, — продолжает он. — Командование не поощряло самостоятельное маневрирование войсковых подразделений, оно упрямо, хоть тресни, держалось за первоначальные планы. Отсутствие воображения особенно проявлялось в тех случаях, когда изменение обстановки требовало принятия быстрых решений. Очень часто командиры были не способны развить первоначальный успех до победного финала».
«Красная Армия не отвечает современным требованиям»,
— резюмировал немецкий доклад.
Были и более эмоциональный оценки.
«Советско-финляндская война показала, что один свободный человек стоит пятидесяти рабов»,
— писала швейцарская газета «Нойе Цюрхер цайтунг».
«Мы учим своих солдат вести индивидуальную борьбу, в то время как русские не в силах бороться со стадным инстинктом»,
— объяснял журналистам финский генерал Валлениус, добавляя, что финский батальон стоит советской дивизии. И с этим трудно было не согласиться, поскольку доказательства буквально лежали у них перед глазами.
Словом, позор был очевиден, зрим и беспрецедентен. Хотя… Пожалуй, с последним определением я поторопился.