Изображение: WIkipedia / Jules Girardet (1886)
Великая французская революция 1789–1794 годов, началу которой этим летом исполняется 235 лет, из XXI века может показаться чем-то гротескным. Почтенные месье в париках и камзолах рассуждали о всеобщей свободе и правах человека, попутно отправляя друг друга под лезвие гильотины. То, что выглядело ультрареволюционным вчера, из дня нового казалось уже махровейшей контрой. А череда республиканских правительств в конечном счёте привела к восстановлению монархии — с безродным выскочкой с периферии во главе.
Между тем, далёкая смута во Франции не только обогатила человечество современными представлениями насчёт политики: о правых с левыми, парламентаризме, конституционных правах граждан и многом другом. Революция 1789–1794 превратилась в своего рода архетип. В XIX и ХХ веках по похожим сценариям развивались события в самых непохожих уголках мира, и революционные правительства из разных стран сталкивались с теми же проблемами, что и их парижские предшественники.
Одной из них стал феномен Вандеи — под этой метонимией, окрещённой в честь одноимённого французского департамента, начали назвать стихийные восстания против новых порядков. Сам факт таких движений, будь то русские антоновцы или никарагуанские контрас, ощутимо подрывал революционную легитимность: дескать, наше дело — в интересах угнетённого люда, весь народ на нашей стороне. Однако раз за разом выходило, что немалая часть простых трудящихся сопротивлялась своим освободителям с оружием в руках. И первопроходцами здесь выступили французские крестьяне с глухих заболоченных окраин упразднённой монархии.
Контрабандист, который мог изменить историю
Времена революций и смут всегда порождали новых героев, взявшихся будто из ниоткуда. При обычном положении дел они б зарабатывали свою копейку и нянчили детей, служа знаменитостями лишь в кругу друзей и родственников. Но с началом великих событий вчерашние тихие обыватели обнаруживали себя вождями многотысячных движений.
Весной 1793 года так вышло с 34-летним Жаком Кателино, скромным выходцем из местечка Ле-Пен-ан-Може в исторической области Пуату на западе Франции (сейчас это департамент Мен и Луара в составе региона Пеи-де-ла-Луар). Кателино слыл среди соседей добрым католиком и примерным семьянином, занимавшимся розничной торговлей тканями. По одной из версий, продавал он британскую контрабанду, но во Франции рубежа XVIII и XIX веков этот номинально преступный промысел общество одобряло так же, как и американцы — бутлегерство во времена Сухого закона.
Изображение: Wikipedia / Anne-Louis Girodet de Roussy-Trioson (1815)
А вот что пуатевинцы не приняли, так это изменения, пришедшие с революцией в Париже, о котором жители запада страны имели весьма смутные представления. Новая власть в этих патриархальных краях рубила с плеча — как результат, в марте 1793 народ стихийно поднялся на массовое восстание. Кателино, выделявшемуся смекалкой и физической силой, земляки предложили возглавить вооружённый отряд.
Вчерашний контрабандист согласился. По-видимому, не столько из-за амбиций, сколько из-за осознания, что его земляки — теперь уже официально жители Вандеи, одного из 83 унифицированных департаментов — не могут рассчитывать на милость новорождённой Французской республики.
«Мы пропали, если останемся сидеть сложа руки. Республика опустошит наш край. Нет такого возмездия, которое она не обрушила бы на нас из-за происшедшего. Надо подниматься и сегодня же начинать войну»
За считанные дни Кателино набрал отряд из 3000 добровольцев. Контрреволюционное воинство за неделю взяло несколько крепостей, став реальными хозяевами округи. Власть людям Жака приходилось делить с другими подобными отрядами. Однако авторитет и талант недавнего торговца не оспаривали даже профессиональные военные из дворянских семей.
Изображение: Wikipedia / Jules Gabriel Hubert-Sauzeau (1900)
12 июня 1793 года на сходе полевых командиров Вандеи Кателино избрали генералиссимусом, командующим номинально объединённой Католической и королевской армии. Новоявленный главком тут же пошёл ва-банк, решившись на штурм Нанта, одного из крупнейших французских городов и главного оплота республики на западе страны. Победа здесь в перспективе сулила обернуться походом на ненавистный Париж.
Вандейские вожди никогда не рассматривали варианта отделиться в самостоятельное государство — их целью служило отвоевание всей Франции.
29 июня повстанцы с налёта взяли вожделенный город. Кателино, как это водилось в его армии, лично вёл своих людей вперёд. И это стоило ему жизни: случайная пуля неведомого стрелка-республиканца оборвала его жизнь на одной из нантских площадей. Вандейцы, потеряв любимого командира, запаниковали, и воспрявший противник выбил роялистов из Нанта. Мятежное воинство вынужденно перешло к обороне своих земель.
А вокруг покойного Кателино быстро сложился свой культ. Луарские крестьяне почитали его как святого, эмигрировавшие же Бурбоны посмертно произвели простолюдина-генералиссимуса в дворяне. В постнаполеоновской Франции потомки непримиримого Жака водились с потомственными аристократами, отсчитывавшими родословные со времён Меровингов и Капетингов.
Изображение: Wikipedia / Julien Le Blant (1880)
Однако в истории Кателино остался человеком, который мог сделать гораздо больше, чем ему удалось в реальности. Кто знает, чем обернулось бы для вандейцев взятие Нанта летом 1793 года? В те дни режим Максимилиана Робеспьера висел на волоске, так что пара-тройка новых побед роялистов могла привести якобинцев на плаху на год раньше пресловутого Термидора 1794 года. И сменили бы ультрареволюционеров не безыдейные коррупционеры Поль Баррас и Жан-Ламбер Тальен, а добрые католики и истовые монархисты — Жак Кателино, Анри де Ларошжаклен, Шарль де Боншан или Франсуа де Шаретт.
Возможно, в альтернативной вселенной Франция осталась бы оплотом консерватизма в Старом Свете на долгие годы. Декларацию прав человека и гражданина предали бы огню, а корсиканский офицер Наполеоне Буонапарте никогда б не возвеличился до Наполеона Бонапарта. Названия местечек Маренго, Ватерлоо и Бородино абсолютно ничего бы не значили для знатоков истории по всему миру. В судьбоносные времена даже смерть вчерашнего контрабандиста может нести историческое значение.