Финляндские офицеры изучают трофейные пособия для командиров РККА на фоне трофейных же знамён с изображением Иосифа Сталина. Суомуссалми, январь 1940 года
В интернете до сих пор часто цитируют нехитрую мудрость от уже покойного генерала Александра Лебедя: «Любая война — это всегда тупик, потом катастрофа. Поэтому любые войны, даже столетние, всегда кончаются одним: переговорами и миром». Со справедливостью этой формулы — весьма обнадёживающей конкретно осенью 2024 — поспорить трудно. Однако и из неё история знает исключения: иногда войны не только заканчивались, но и начались с переговоров.
Про зимний конфликт с Финляндией 1939–1940 годов в современной России вспоминают обычно в контексте фатальной самонадеянности сталинской диктатуры. Действительно, Кремль тогда чересчур поверил в свои силы, недооценил противника и допустил ряд фундаментальных ошибок при планировании боевых действий. Итогом стали три месяца кровавой бойни со скромным территориальным выигрышем вместо ожидаемого завоевания соседней страны за пару недель.
На этом фоне теряется, что трём месяцам битв предшествовали полтора года переговоров — перед тем, как сделать из финнов врага, Москва предлагала Хельсинки стать своим союзником. Но такими ли уж искренними были советские инициативы и имелся ли у властей Суоми реальный шанс избежать конфликта без потери независимости? Опыт финско-советского дипломатического торга в 1938–1939 годах показывает: в ключевые моменты диктатуры и демократии зачастую физически не могут по-настоящему понять друг друга.
Самый неубедительный изо всех злодеев
Финляндия конца 1930-х годов смотрится неплохим объектом для исторического виктимблейминга. Если держать в уме, что в 1941–1944 это государство будет воевать на стороне нацистской Германии, присовокупить к этому наличие в финском парламенте ультраправой партии, карты Suur-Suomi и не самые уместные фразы отдельных политиков, то на выходе при желании можно получить эдакий приполярный мини-рейх, не остановить который СССР не имел морального права.
Первое заседание правительства независимой Финляндии. Хельсинки, ноябрь 1917 года
Фото: Wikipedia / Finnish Heritage Agency
Но что из себя представляла довоенная Финляндия на самом деле? Прежде всего, это была реально функционирующая демократия. Здесь регулярно сменялись правительства и президенты, работал принцип разделения властей, а в парламенте мирно уживались самые разные силы. По итогам последних перед Зимней войной выборов в Эдускунту двумя ключевыми партиями страны стали совершенно невоинственные аграрии и социал-демократы. Совокупно они контролировали больше половины кресел в собрании.
Аграрием был и президент страны — Кюёсти Каллио, добродушный старик, видевший Финляндию как тихий край для трудолюбивых фермеров. Правительство возглавлял либерал Аймо Каяндер — также бесконечно далёкий от духа завоеваний учёный-ботаник. Его премьерство запомнилось финнам благодаря систематической экономии на обороне. В войсках шутили насчёт Malli Cajander («моды по Каяндеру»): призывникам порой не выдавали даже формы, ограничиваясь армейскими ремнями и кокардами на фуражку — чтобы те считались военнослужащими по международным конвенциям.
«Мы гордимся тем, что у нас мало оружия, ржавеющего в арсеналах, мало военного обмундирования, гниющего и покрывающегося плесенью на складах. Но у нас в Финляндии высокий уровень жизни и система образования, которой мы можем гордиться»
— Аймо Каяндер, премьер-министр в 1937–1939 годах
При этом в Финляндии существовала профашистская Народно-патриотическая партия, призывавшая установить диктатуру, перевешать всех левых и отбить у Советов исконно финскую Восточную Карелию. Но реальное влияние НПП на политику стремилось к нулю. Ультраправые вечно балансировали на грани судебного запрета и неизменно получали по 6–8% голосов на парламентских выборах.
Отряд финской военизированной добровольческой организации Шюцкор, 1930-е годы. Впоследствии, за неимением в Финляндии «полноценных» фашистов, советский агитпроп выдавал за местный аналог НСДАП это объединение
Фото: Wikipedia
Наконец, к концу 1930-х годов в финском обществе испарились изначально стойкие прогерманские симпатии. Двухсторонние отношения заметно охладели по мере укрепления в Германии нацистского режима. Весной 1939, после ликвидации Чехословакии, правительство Каяндера отзывало из рейха своего посла — на этот шаг не пошли даже будущие участники Антигитлеровской коалиции.
