Группа финских солдат отступает к демаркационной линии. Последние минуты войны. Виипури (Выборг), 13 марта 1940 года, около полудня
Фото: Wikipedia
«Финское "безнадёжное дело" достигло апогея глупости и лживости: французы и британцы соревновались в обещаниях отправки войск и вооружений, которые не могли отправить физически».
— Гордон Сандер, американский историк
Узнав о решении правительства Финляндии начать официальные переговоры с СССР, два премьер-министра — француз Эдуар Даладье и англичанин Невилл Чемберлен —пришли в негодование и попытались заставить финнов отозвать телеграмму в Москву. «Нам становилось всё яснее, что Финляндия занимает важное место в стратегии Запада. Сказать по правде, мы никогда не считали, что помощь была предложена ради наших прекрасных голубых глаз», — писал в мемуарах Вайнё Таннер.
Да какие там «голубые глаза», когда из рук ускользал такой приз! Выход Финляндии из войны лишал Великобританию и Францию сравнительно законного повода для ввода войск в район шведских рудников. А сделать это без всякого повода означало поставить себя на одну доску со Сталиным.
На Хельсинки оказывалось беспрецедентное давление. Сначала финнам показали пряник: утром 1 марта Даладье послал телеграмму, в которой обещал уже 50 тысяч солдат, причём не в апреле, а к концу марта. А также заверил, что лично гарантирует их транзит через Норвегию и Швецию. В качестве бонуса премьер Франции предложил отправить в Финляндию 100 бомбардировщиков с британо-французскими экипажами.
Затем в дело пошел кнут. Париж заявил, что если переговоры с СССР будут продолжены, то западные союзники не то что корпус не пошлют, но и прекратят поставки вооружения и экономическую помощь финнам.
«При таких обстоятельствах Финляндия окажется бессильной противостоять новым требованиям со стороны Советского Союза, и финскому правительству придётся нести ответственность за расчленение страны», — цитировал Таннер французское послание. «Обещание союзников о помощи вдруг стало угрозой», — констатировал впоследствии Гордон Сандер.
Кроме того, Даладье через шведов ознакомил главу финского МИДа с добытым текстом пакта Молотова — Риббентропа, в котором говорилось, что если СССР отвоюет у Финляндии значительную территорию, то и Германия якобы получит право на компенсацию — например, заняв Аландские острова. Как признавал спустя годы Таннер, «копия договора, бывшая в распоряжении премьера Даладье, оказалась фальшивкой», но в тот момент это ещё было неочевидно.
Даладье (второй слева) на печально известной Мюнхенской конференции, 29 сентября 1938 года
Фото: Bundesarchiv, Bild 183-R69173 / CC-BY-SA 3.0
В итоге финнам был фактически предъявлен ультиматум: до 5 марта они должны были официально обратиться к Англии и Франции за помощью со ссылкой на 16-ю статью устава Лиги Наций; агрессивную войну против одного участника организации остальные государства-члены могут трактовать как войну против них. Перед союзниками будто бы открывались ворота к вожделенной шведской руде — оставалось всего лишь добиться просьбы финнов о вмешательстве.
«Если это значит войну против Советов, да будет так»
Самое интересное, что Даладье прекрасно знал: у него не было ни лишних войск, ни самолётов, ни способа доставить их в Финляндию в указанный срок. Об этом бесстрастно свидетельствует официальная британская история Второй мировой. Затею с немедленной отправкой 100 бомбардировщиков и 50 тысяч солдат к концу марта Комитет начальников штабов «сразу же признал совершенно неосуществимой».
Проблема в том, что для французского премьера скандинавский проект стал уже вопросом политического выживания. Он навыдавал финнам слишком много публичных авансов. Теперь выглядело неприемлемым, если бы страна, ставшая в глазах всего мира символом сопротивления большевизму, приняла условия Москвы. Проиграла бы не только Финляндия, но и официальные Лондон с Парижем — именно на них бы все тыкали пальцем как на главных неудачников. Поэтому Даладье и давил на финнов, надеясь выиграть время и что-нибудь «скомбинировать».
Имелась и ещё одна причина — чисто психологическая.
Американский журналист Уильям Ширер тонко подметил, что в марте 1940 года французская политическая элита была скорее готова воевать с далёким, и, казалось, куда более безопасным СССР, чем с Германией. Ту очевидную мысль, что одно не отменяет другое, и что «Странную войну» на Западном фронте невозможно длить до бесконечности, коллективное бессознательное что во Франции, что в Британии старалось вытеснить куда подальше.
Финские солдаты на Раатской дороге, декабрь 1939
Фото: Wikipedia