Павел Чистяков. Софья Витовтовна срывает драгоценный пояс с Василия Косого на свадьбе сына

Воспоминание первое. Была весна 1960 года. Окончив школу, я сразу же уехал на поиски приключений, взяв отцовский чемодан. Поехал я из Харькова, особо не задумываясь, прямиком на юг. Путешествовали тогда люди моего возраста и социального положения между вагонами и на крышах, я тоже. Но в тот раз я взял себе ж/д билет и добрался до города Новороссийска. Из Новороссийска я уехал автобусом в Туапсе, а из Туапсе бежал под давлением обстоятельств в Сочи. В Сочи у меня начисто закончились деньги. Даже монет не было. Я сидел на площади у вокзала в окружении простого южного люда и думал, что делать дальше. Очень хотелось есть.

Ко мне подошел пожилой грузин, в большой кепке и серой, искусственного шелка рубашке, и спросил:

– Есть, наверное, хочешь ?

Я отвечал, что очень, аж язык присох к нёбу. Через короткое время мы уже сидели в столовой. Заканчивая обед, он сказал, что его зовут Шалва Анисович и что у него есть для меня работа. В чайсовхозе.

– В лучших в мире местах будешь жить, – пообещал он.

Уже через час я сидел еще с четырьмя бродягами в кузове старого грузовика, ползущего от Адлера в сторону Красной Поляны. Я это к чему рассказываю. А к тому, что мне знакомы те места, где строят сейчас олимпийские объекты, осуществляя экзотически безумный проект бывшего подполковника КГБ, ныне президента Российской Федерации. Проект «Зимние Олимпийские игры в субтропиках». Конечно же, это самодурство и преступление против тамошней природы.

Когда я сбежал из чайсовхоза, где нас, бродяг, стали эксплуатировать нещадно, заставляя корчевать пни, то я прошел на своих двоих все эти уникальные места и поразительные ландшафты. Там ревели горные водопады и вылетали из-под ног фазаны. За мной была погоня, но я прятался. На меня спустили карабахских собак, но я спасся. За эти несколько дней блужданий на обратном пути я увидел, как уникальна и хороша та земля. Сейчас ее загубили. Залили бетоном. Замучили, забили сваями и взрыли котлованами. Уничтожили животный мир и вырезали растительный, как палачи, ради каприза одного человека.

Воспоминание второе. 1992 год. Я приехал на сербские позиции вблизи Сараево, в сепаратистскую республику боснийских сербов. Живу в горах, в отеле, построенном Югославией к 1984 году, к зимним Олимпийским играм. Гостиница – чудо горно-спортивной архитектуры, построена в стиле шале, как горный охотничий домик. Вокруг – снежные горы и рослые, с красными стволами и ярко-зелеными шевелюрами сосны. Но поскольку идет война, то не функционирует канализация и нет электричества.

Мне выдали обрезок свечи и коробку спичек. Туалет закупорен и мерзко смердит. В номере много белья и одеял, поскольку отель плохо населен, но от ледяного холода не спасают все одеяла. Спасает сливовица. Вблизи разбросаны сооружения олимпийского комплекса. Издалека виден огромный бетонный желоб, предназначенный для бобслея, это спуск на ошеломляющей скорости на санках. Спустя восемь лет бетонный желоб местами разбомблен, до того, что остались лишь ребра. Местами желоб используется как складские помещения солдатами сербской боснийской армии. Видно, что он разделен деревянными перегородками, вблизи вырыта линия окопов.

– В этих местах проходили зимние Олимпийские игры 1984 года, игры в Сараево, вы еще помните? – поясняет мне майор сербской боснийской армии. – Вот все, что осталось. 

По опасной, обстреливаемой мусульманами из Сараево дороге мы пробираемся в освобожденный сербами район Сараево – Гербовицу. В какой-то момент бросаем автомобиль, передвигаемся перебежками, прижимаясь к стенам мертвых зданий...

Зимние Олимпийские игры в Сараево фактически стали последним парадом Югославии. Вскоре разразилась междоусобная война. И все полетело в тартарары, в том числе и олимпийские объекты. И теперь Югославии нет. Есть пяток отдельных курортных государств.

Как бы и нас это не постигло. Зимние Олимпийские – плохая примета.