Владимир Путин, Игорь Сечин и Сергей Чемезов
Станислав Красильников / ТАСС
Растерянность наступает не тогда, когда будущее непонятно – оно непонятно почти всегда. Растерянность наступает, когда непонятно настоящее. Верным индикатором такого момента служит нарастание хаотичности в сигналах, поступающих от групп, которые принято называть элитами.
Например, фразу Владимира Путина о том, что закон должны соблюдать все стороны – и протестные группы, и силовики, – можно расценивать как абсолютно нейтральную, формальную. Но в обществе, которое находится в подвешенном состоянии, не бывает нейтральных фраз. Любая из них обрастает повышенными символическими трактовками. И поэтому начинается борьба трактовок: то ли это сдерживающий сигнал в отношении силового блока, то ли просто стилистическое закругление, оптимальное в разговоре с зарубежной аудиторией.
Как возникает растерянность? Вначале сквозит ощущение, что есть какие-то проблемы со взятым курсом. Проблемы не в том даже, что курс проложен не туда, но в том, что его нет совсем, а есть лишь спонтанные реакции. Отсюда родилась пресловутая дискуссия об «образе будущего», хотя в реальности образ будущего всегда входит в структуру образа настоящего, о котором говорить открыто не решались. Следующее подозрение: если с курсом сложность, все ли в порядке с командой? Вернее, можно ли говорить о команде в принципе, или внутри нее есть просто набор автономных элементов?
У различных общественно активных групп – и оппозиционных, и лоялистских – сложилось стойкое понимание, что какого-либо единого проектного центра, который работал бы с темой протеста, просто нет. А те, кто за эту область отвечает секторально, по-разному оценивают ситуацию и в горизонте тактики, и в горизонте стратегических последствий – при отсутствии четкой модерации и единой ценностной системы координат. Будто что-то треснуло внутри. Но протесты – это только часть общей картины десакрализации власти.
