Рави Варма. Шанкара с последователями / Wikimedia Commons
Продолжаем обсуждение восточных философских традиций, которое начали статьей о том, какие «страхи» преследовали мыслителей на Западе и Востоке.
Иоганн (Майстер) Экхарт из Хоххайма (1260–1328) привлекает к себе внимание исследователей прежде всего как величайший религиозный мыслитель Средневековья, теолог и философ, мистик и провидец, идеи которого оказали влияние на многих – на Лютера, Николая Кузанского, Шеллинга, Фихте, Гегеля, Гёте, Ницше, Хайдеггера и других. В истории западной мысли найдется не так уж много философов, чьи труды, подобно трудам Майстера Экхарта, в течение нескольких веков были почти забыты, но потом, в течение чуть больше чем двух последних столетий, стали предметом не только страстного изучения, но и ожесточенной полемики. Само разнообразие интерпретаций его учения говорит о глубине мыслителя и о том, что он, возможно, открыл некие новые (или нетипичные для Запада) стратегии философствования.
Мы попробуем сравнить идеи мистико-апофатической теологии Экхарта и ряда духовных традиций Индии. У христианской и индийских традиций разная антропология, разные когнитивные и сотериологические задачи и даже разные онтологические основания. И все же Майстер Экхарт, представляя на фоне западной классической философской мысли некую маргинальную тропу, дает нам основания провести такое исследование. Эта тропа – стратегия онтологической негативности, которую мы опишем далее. Но сначала – небольшое терминологическое пояснение.
Буддизм – не мистицизм?
Давно ведутся споры о том, насколько термины «мистицизм» и «мистика» подходят для описания духовных традиций Индии и Китая. Сошлемся на мнение Е. А. Торчинова: «Термин “мистика” […] имплицитно предполагает оппозицию “разум – вера” или “разум – интуиция” или даже “рациональное – иррациональное”. И это вполне понятно, поскольку данная (или данные) оппозиция была вскормлена западноевропейской цивилизацией, в лоне которой и вызрело само понятие “мистика”. Причин тому много, но сейчас ограничимся упоминанием лишь одной: изначально заложенным в западной христианской культуре противоречием между ее античным и иудейским истоками, между Афинами и Иерусалимом, как писал Тертуллиан».1 Для западной ментальности почти очевидно, что мистицизм не просто делит бытие на два региона, он предлагает нам «прорваться» в регион «истинного бытия». Здесь и возникают огромные трудности. Дело в том, что представление Боге как трансцендентном и о трансцендентной реальности в целом характерно для ментальности, фундируемой лишь монотеистическими (авраамическими, Библейским) религиями, где есть представление о Боге как трансцендентном, над-природном, сверх-природном – Творце, Вседержителе, Промыслителе.
Но, например, основатель школы адвайта-веданта (что означает «знание о недвойственнсти») Шанкара (VII в. до н. э.) писал о том, что все «суждения о различии», будь то (термины, разумеется, из западной классической традиции) имманентное и трансцендентное, дух и природа, сознание и материя, субъект и объект, мышление и бытие, истина и ложь, возвышенное и низменное, прекрасное и безобразное, как и все другие бинарные оппозиции – суть лишь плоды «неведения» (авидья), членящего единую реальность надвое и представляющего многообразный чувственный мир (майю) как нечто, обладающее собственным бытием. В этом смысле Высший Брахман, Ниргуна (бескачественный) Брахман, лишен каких бы то ни было изменчивых свойств и частных определений, он вечно остается неизменным, самотождественным и единым.
