Фото: Pixabay.com
В 2017 году в Кении вступил в действие строгий запрет на производство, использование и распространение бытовых пластиковых пакетов – штраф до $40 тысяч или тюремное заключение сроком до 1 года. Задача властей, впрочем, состояла не в том, чтобы разобраться с тихоокеанским мусорным пятном, а в том, чтобы в желудки коров попадало меньше пластика. Но не только в Кении, но и во всем мире пластик становится врагом номер один, так что даже степень экологической просвещенности можно оценивать по более или менее нетерпимому к нему отношению. Под ударом оказался самый модернистский материал, в каком-то смысле более модернистский, чем стекло, бетон и сталь. Возможно, отказавшись от пластикового пакета, мы уже не сможем быть самими собой, теми, кем мы были в XX веке, да и само выражение plastic fantastic, несколько ироничное, но охватывавшее множество областей, от быта до косметической хирургии, потеряет смысл. С момента своего изобретения пластик самой своей структурой символизировал новое серийное производство: повторяемость простых органических составляющих в длинной полимерной цепочке как нельзя лучше соответствовала принципам конвейерной сборки. Впоследствии выяснилось, что мы и сами «фантастический пластик», поскольку ДНК тоже представляет собой полимер, пусть и более сложный. Но мы – пластик не только в таком буквальном, биологическом смысле, в каком-то отношении сама наша психическая конституция имеет пластиковый (а не только пластичный, как часто говорят) характер.
Попытки разобраться с пластиком, превратить его в материал – козла отпущения скрывают сложную психическую экономию, которая определяется уже самим его противоречивым статусом. Пластик – это мусор, в котором хранится, контейнируется, изолируется другой мусор, то есть это мусор, который делает мусор управляемым, чистым, изолируемым и наблюдаемым. Ирония пластика в том, что для защиты от биологического и химического мусора, для внедрения элементарных правил санитарии понадобилась бесконечная вечная пленка: чтобы отделаться от чего-то как нельзя более временного и преходящего, от отходов нашей жизнедеятельности и промышленности, нам нужны едва ли не вечные материалы. Вопрос сегодня в том, как избавляться от временного и бренного, если за это приходится платить вечным?
Сама по себе фокусировка на бытовом мусоре – с его обязательной сортировкой – говорит об определенной доместикации антропоцена, то есть глобального потепления и вымирания видов. Это можно понять, если сравнить дискурс, подчеркивающий важность внимательного отношения к собственным отходам, с классическим зеленым дискурсом, как он формировался в политике 1960–1970 годов, когда экологические проблемы рассматривались как компонент управления государством всеобщего благосостояния. Собственно, «устойчивое развитие» обещало, что человечество будет бесконечно долго пользоваться собственной средой, если сможет правильно выстроить свой производственный цикл. Современные исследователи говорят поэтому, что «устойчивость» – это всегда экология с антропоцентрической позиции управления и регулирования, поскольку само это понятие было перенесено из таких областей, как лесоводство и рыбный промысел. Рыба и леса существуют для того, чтобы давать устойчивый приплод, которым человечество сможет пользоваться неопределенно долго. При таком антропоцентрическом подходе мусор – лишь наиболее заметная часть проблемы, внешний симптом, с которым работать довольно бессмысленно (собственно, и сейчас львиная доля пластика – не пакеты из продуктового магазина).
Современные этические, то есть бихевиориально-экономические программы заботы об отходах, следующие парадигме nudge, появляются, когда от экологии устойчивости пришлось отказаться, в том числе и по политическим причинам. Экологическая озабоченность встраивается сегодня в паттерны бытового поведения методами социальной инженерии и либерального патернализма именно потому, что она играет роль прежде всего терапевтическую: нельзя наделить людей сознанием антропоцена и в то же время оставить их привычки неизменными. То есть сортировка мусора – это, как говорят психоаналитики, работа траура – траура по потерянной иллюзии «природы», «равновесия» и устойчивости, с той лишь поправкой, что работа траура должна когда-то закончиться, чего в случае мусора не предвидится. Само выделение «мусора» как локуса «экологической проблемы» говорит о том, что это именно то место, в котором эту проблему может увидеть индивид, – но это же означает, что больше ее, по сути, видеть некому, то есть именно индивид делегируется теперь в качестве привилегированного наблюдателя «экологических проблем» и в то же время инстанции, за них ответственной. Все остальные механизмы, включая межгосударственные, будут раз за разом призывать его к собственному мусорному ведру – чтобы занять его «сигнализированием добродетели» и в то же время расписаться в собственной несостоятельности. Ведь зачем заключать соглашения, если люди будут по-прежнему «мусорить»?
