Нобелевскую премию мира — тому, кто арестует Путина

Бывший американский посол в России Майкл Макфол спрашивает меня, как остановить Путина. Качество экспертизы — это в том числе и оперативность, поэтому имеет значение, что вопрос Макфола прозвучал только на тринадцатый день войны и, между прочим, спустя более чем сутки после более уверенного и категоричного высказывания того же Макфола, — «Россияне, вы будете жить в полной изоляции от остального мира всю оставшуюся жизнь».

Придавленный обломками разрушенного им же самим собственного государства, деморализованный своим захлебнувшимся наступлением на Украину, Владимир Путин именно к таким голосам с Запада прислушивается со все более возрастающей надеждой. Путин пошел ва-банк и проиграл, но именно давление Запада, — давление не столько на самого Путина, сколько на российское общество, — дает Путину шанс отыграться. Его политические перспективы привязаны теперь не к возможным успехам на украинском фронте, а к политике Запада, очевидно решившего распространить принцип коллективной ответственности на всех россиян. «Ваш отпуск будет в Тегеране и Цхинвали. У вас не будет больше иномарок, телефонов или импортной техники. Никто больше не пригласит вас на конференции», — пишет Макфол, не замечая, что эти слова бросают спасательный круг тонущему Путину, который, разрушив сложившийся в России общественный договор, нуждается теперь в новых источниках легитимности. Таким источником для него становится западное давление. Да, Путин все обвалил и разломал, но уже не в мифологическом пространстве пропаганды, а во вполне объективной реальности, на практике рождается новый, довольно отвратительный выбор для России. Да, с Путиным она останется нищей, изолированной, запуганной, но живой; русофил Макфол должен помнить песню Высоцкого с рефреном «Скажи еще спасибо, что живой» — в спокойное время эти слова звучат иронично, но чем трагичнее реальность, тем осмысленнее это «спасибо», на которое Путин сам, без западной помощи, российское общество вывести не сумел бы.

Коллективная ответственность сама по себе — крайне аморальна и бесчеловечна, но вряд ли эти слова могут кого-то испугать в мире реальной политики. Здесь существеннее, что коллективная ответственность неэффективна и вредна с рациональной, практической точки зрения. Когда в России вместе с войной началась новая волна политических репрессий и давления, сопровождающаяся слухами о скором закрытии границ и всеобщей мобилизации, из страны хлынул поток — тут спотыкаешься о слово «беженцев», кажущееся не очень уместным; да, наверное, это не беженцы, разумнее говорить о политических эмигрантах, людях, не лояльных режиму, не согласных с войной и осознающих грозящие им риски в условиях нового тоталитаризма. В первые дни войны они брали приступом немногочисленные самолеты на редких доступных сегодня для полетов из России направлениях, новая волна эмиграции оседает там, где на ее пути нет шенгенских виз и европейских требований вакцинации, и даже никогда не бывшая популярным для российских туристов направлением союзная России Армения превратилась теперь в один из ключевых хабов для новых эмигрантов — армяне их оттуда не гонят, но в этой ситуации уже мало что зависит от армян. Один поход к банкомату, и эмигрант обнаруживает себя нищим по воле западной банковской системы, лишающей его доступа к его собственным деньгам. День, два, неделю еще можно перекантоваться, а потом встанет вопрос о вынужденном возвращении — кому-то в тюрьму, кому-то в безработную нищету, кому-то — под начало уцелевшего работодателя, вынужденного для сохранения бизнеса лепить на подчиненных логотип Z и заставлять их делать вид, что они за войну, давая в том числе и Западу понять, что санкционное давление на Россию только укрепляет путинское государство, продлевая в том числе и войну, на остановке которой Запад вроде бы настаивает — но кто сказал, что люди всегда говорят вслух о том, чего они действительно хотят?

За несколько дней до войны Владимир Путин устроил публичную акцию засвидетельствования лояльности ему со стороны людей из его ближайшего окружения — силовые министры, спикеры палат парламента, ключевые государственные чиновники были вынуждены перед телекамерами заявлять о согласии с его решением (на тот момент) признать государственность пророссийских республик Донбасса. Дрожь в голосе и кислые лица к делу не подошьешь — можно догадываться, что никто из окружающих Путина людей не испытывал энтузиазма по поводу войны, но формально все они едины. Едины в том числе и потому, что никто из них не видит для себя другой защиты — возможно, защиты в самом прямом, физическом смысле, — кроме покровительствующего им Путина. Возможно, есть какой-то секрет, гарантирующий их лояльность (страшный компромат? угроза родным и близким? оккультные ритуалы?), но, какой бы ни была тайна их круговой поруки, одна из ее составляющих бесспорна и ни для кого не является секретом — она заключается в том, что никакого другого языка, кроме «Русский, сдавайся», у Запада для них нет.

Отсылки к опыту Второй мировой войны давно заезжены и опошлены, но что поделать, если нет ничего, нагляднее и убедительнее их. Символом губительного компромисса и умиротворения агрессора цинично-наивным Западом стали в свое время Мюнхенские договоренности, ошибочность и опасность которых доказала спустя всего несколько месяцев начавшаяся война. Если смотреть на происходящее сегодня через призму давнего трагического опыта, можно разглядеть черты Мюнхена и в происходящем, только не стоит спешить ставить на место нацистской Германии нынешнюю Россию. События этих двух недель во многом лишили ее субъектности, превратили в разменную монету, как Чехословакию в 1938 году, а в роли потенциально опасного субъекта, чей аппетит как будто можно удовлетворить, отдав ему Россию, выступает теперь коммунистический Китай. По крайней мере, поведение Запада, спешно выстраивающего (не вокруг России, а только с одной ее стороны) новый железный занавес, трудно интерпретировать иначе как выталкивание России в вассалы Китая, и люди, которые это делают, явно не понимают, что тем самым они только отсрочивают будущее выяснение отношений с Китаем, который к тому времени будет усилен российскими ресурсами. Безальтернативность этого пути кажется надуманной и навязанной. Очевидно, она обусловлена гневом, который вызван тем, что Путин сделал с Украиной, но в макфоловском крике души есть и такие нотки, которые трудно увязать с Путиным — Макфол пишет об отпусках, конференциях и потреблении, и это читается так, что и безотносительно Путина русские на конференциях, в университетах или просто в туристических местах давно надоели и раздражают, а тут такой повод избавиться сразу от всех них, не вызывая подозрений в расизме и человеконенавистничестве.

Если, спрашивая о том, как остановить Путина, Майкл Макфол действительно имеет в виду намерение остановить, а не загнать вместе со всей Россией в вассалы Китая, ответ на заданный вопрос кажется очевидным. Российские элиты, хоть и руководствуются скорее практическими, а не общечеловеческими соображениями, совсем не так единодушны в желании воевать и пропадать за железным занавесом. Бенефициарами этой войны не могут быть ни те, кого Путин заставлял сказать «да» на том самом заседании Совбеза перед телекамерами, ни государственные олигархи, ни губернаторы, ни тем более все российское общество. Ни даже военные, которые, как можно заметить, вообще лишены энтузиазма в связи с получаемыми ими приказами. Фактически в войне и изоляции заинтересована только часть силового сословия, рассчитывающая поживиться брошенными активами и заодно удовлетворить свои садистские мечты — мы видели, с какой радостью именно это среднее силовое звено избивает на митингах и в полицейских участках тех, кто против войны, и тех (еще раз: это одни и те же люди), по кому сильнее всего ударила западная санкционная машина. Когда хозяевами изолированной России станут те тюремщики со швабрами, о которых в последний год столько писали в газетах, ответственность за это будет в том числе и на Западе.

Даже люди, окружающие Путина, многих из которых тот же Макфол знает лично, нуждаются в гуманитарном коридоре, позволяющем им выйти из войны, не уничтожая при этом собственную страну. Без своего рода амнистии для них и тем более для всех русских — моральной, экономической, политической, — из этого тупика выйти не получится. Человек, который решится перепрыгнуть через знаменитый длинный стол и остановить Путина в самом буквальном смысле, должен знать, что, беря на себя ответственность за происходящее в стране, он не станет для Запада таким же врагом, как нынешний Путин, а Западу стоит понимать, что послевоенной России будет нужен не Хамид Карзай, а Хирохито; чем больше у элит и у российского общества уверенности, что без Путина им придет конец, тем меньше шансов на сколько-нибудь благоприятную развязку этой драмы. Может ли Запад гарантировать России, что без Путина она не будет уничтожена? — отвечу я Макфолу вопросом на вопрос.