Александр Петриков специально для «Кашина»

События вторника назвали «стамбульским казусом», но это географически неточно — стоит заметить, что ни Сергей Шойгу, тем же утром внезапно назвавший «освобождение Донбасса» конечной целью военной кампании, ни Валентина Матвиенко, заговорившая об окончании войны, в Стамбуле не были. Можно было бы связать (да и связывают — Соловьев орал по телевизору) случившееся с именем Мединского, но для этого нужно игнорировать минобороновского заместителя Фомина, высказавшегося об итогах переговоров в Стамбуле в том же духе, что и Мединский. Вообще очень многое нужно игнорировать, чтобы свести события вторника к частному случаю косноязычия Мединского, и все позднейшие попытки доказать, что ничего не было, выглядят как часть той же самой большой интриги, в которой участвуют и Мединский, и Шойгу, и даже Абрамович, впервые публично показавший себя в качестве участника переговорного процесса.

К этому же сюжету можно отнести отчасти искреннюю, отчасти (по крайней мере, потоки комментариев в соцсетях иногда выглядят как продукция ботоферм, да и среди неботов слишком много комментаторов, известных высказываниями «по методичке») срежиссированную общественную реакцию в первые часы, когда реальное впечатление нового Хасавюрта и создали, по большому счету, паника и растерянность умеренных лоялистов и гнев и ярость радикальных патриотов. При этом единственным официальным лицом, выступившим с тех же (не сдаваться, идти на Киев) позиций оказался Рамзан Кадыров, что, с одной стороны, фиксирует его фактический статус как лидера «партии войны», а с другой вызывает некоторое недоумение — звать на Киев вслух никто, кроме Кадырова, не готов. Имея чеченского вождя в качестве эталонного ястреба, мы видим, что этому эталону во власти не соответствует вообще никто, даже Шойгу больше похож пусть и на неявного, но все же бесспорного активиста партии мира.

Какой бы ни была погрешность этого моментального социологического исследования (и все равно ведь нет ничего более точного), самый впечатляющий его итог — всеобщая готовность и всеобщее ожидание капитуляции. Не имеет значения, радуются люди возможному окончанию войны или пугаются — и пацифист, и людоед одинаково высоко оценивают вероятность, что однажды утром выйдет Мединский или еще кто-то и со специфической улыбочкой скажет, что договоренность достигнута, войска выводятся, братская помощь по восстановлению инфраструктуры (благозвучный синоним слову «репарации» создатели «хлопка» и «отрицательного роста» придумают без труда) будет оказана в надлежащем порядке, отрицание успеха спецоперации будем считать распространением фейков. Первая причина готовности к такому — исторический опыт; даже самые лояльные власти люди прекрасно понимают, что российская власть при необходимости всегда готова пренебречь любыми, в том числе и многократно ею же и продекларированными, национальными интересами. Всерьез биться за страну, за людей, за ценности она не станет. Но это только одна причина всеобщей готовности к капитуляции — причина первая и вечная, постоянная, давняя. Возможно, более важной стоит считать причину ситуативную, привязанную именно к нынешним событиям.

Капитуляции и отступления люди ждут прежде всего потому, что это единственная развязка, которую можно представить, вообразить и описать. Других вариантов не существует даже в виде самой смелой фантазии. Заявленная цель операции, состоящая из двух заведомо пустых выдуманных слов, если и может для чего-то годиться, то опять же только для оправдания отступления — накрыли какой-нибудь «штаб «Азова»» — вот вам и денацификация, подбили украинский танк — вот и демилитаризация. На более серьезном уровне эти слова не работают, и очевидно, именно в этом была причина лихорадочных, уже сильно позже начала войны поисков убедительного повода — от биолабораторий до пыток наших пленных. Между прочим, и не подтвердившаяся в итоге новость о поимке садистов из «того самого» видео выглядит как попытка объявить какую-то из целей достигнутой — мол, поймали злодеев, теперь можно и отступать. В любом другом виде победа, во имя которой все и происходит, не может быть сформулирована даже в виде лозунга — ну в самом деле, о чем идет речь, о взятии Киева и установлении в нем пророссийского (и что это вообще значит в нынешних украинских условиях?) правительства? О присоединении к России нескольких разрушенных (то есть нуждающихся в триллионных дотациях) областей с заведомо нелояльным населением? Об отвоевании прежних границ Донецкой и Луганской областей и присоединению новых районов к и без того несчастным Луганской и Донецкой республикам? Образа победы нет, а любая придуманная цель, — условно, чтобы Зеленский дал расписку о невступлении в НАТО или даже о признании Крыма, — выглядит неубедительно и стыдно.

О капитуляции же можно говорить гораздо более подробно, — отвод войск, обмен пленными и телами убитых, восстановление инфраструктуры, возможность снятия хотя бы самых неприятных санкций, — и способов оформить ее не как капитуляцию, а как нестыдный мир, существует множество — уж в искусстве манипуляций на уровне и формулировок, и идей, российской власти пожалуй что и нет равных. Чем реальнее цель, тем больше тех, кто готов выбрать ее — ясно уже, что у денацификации и демилитаризации как у выдуманных конструкций бенефициаров быть не может. Ситуация выглядит так, что есть безумный каприз Владимира Путина, не подкрепленный ни военной силой, ни экономическими возможностями, и есть буквально вся российская власть, которая как бы должна обеспечить выполнение этого каприза, но понимает, что это невозможно. Потребность в капитуляции таким образом становится всеобщей, и это такой философский камень российской номенклатуры — нужно придумать, как отступить, не огорчив при этом Владимира Путина.