Юрий Нездыменко в Берлине, лето 2022 года
Константин Кропоткин
У Юрия Нездыменко, бывшего советского актера, а ныне украинского пенсионера, война отняла все. Она же неожиданно дала ему новый шанс: забыть о голоде, реализовать мечту. Из-за российского вторжения в Украину он был вынужден уехать в Берлин, а ощутив новую свободу, захотел поведать о том, о чем прежде предпочитал молчать. Как жилось квир-человеку в СССР?
В рамках проекта «Квир-беседы» Константин Кропоткин разговаривает с ЛГБТ-беженцами из постсоветского пространства .
На просьбу о беседе Юрий согласился без промедления и без оговорок. И в этом отношении стал абсолютным исключением. До него все мужчины из Украины, к которым я обращался, отказывались от интервью, — либо сразу, либо после некоторых раздумий.
В отличие от тех украинцев, Юрий уже не подлежит призыву. А значит перед ним не стоит этот тяжкий вопрос: нужно ли вставать под ружье, подвергая свою жизнь смертельной опасности? По закону военного времени Юрий, 69-летний пенсионер, имеет право покинуть Украину. Более того, для страны, наверное, лучше, если пожилой ее гражданин окажется подальше от военных действий.
Юрий не просто согласился поговорить, — мне показалось, он был даже рад рассказать о себе, о своей жизни. Причем в таких деталях, которые имеют безусловную историческую ценность: без прикрас о жизни советского и постсоветского квир-человека. Не столько о работе, сколько о частной жизни, не столько о профессиональных достижениях, сколько об унижениях частного лица.
Юрий Нездыменко. Советский актер, украинский пенсионер, а теперь — беженец в Германии.
***
Его комнату в общежитии для беженцев пополам делят два металлических шкафа. Поближе к окну — кровать и стул. Подальше, у двери — стол, тумбочка с чайником, два стула. Юрий предлагает растворимый кофе, себе скручивает очередную папиросу, — он заядлый курильщик.
Весной этого года Юрий уехал из поселка Немешаево, что близ Киева. Сейчас он живет на востоке Берлина, атмосферу которого тоже можно назвать поселковой: от электрички недалеко, по соседству и большой парк, и подобие промзоны. Для него, украинского пенсионера, это, безусловно, перемены к лучшему. И не только потому, что он сумел убежать от войны. Последние годы, а то и десятилетия, Юрий ведет свою войну — с отчаянной нищетой.
«Как я выживал? — вспоминая, Юрий закручивает папиросу, — А вот так. Я люблю Украину, я люблю друзей, я люблю своих родителей, которые там похоронены. Но я не люблю, как там устроена жизнь. Я говорю за пенсионеров, я не говорю за всех. Маленькие пенсии. Многие администрации говорят: пусть дети досматривают. А такие, как я, одинокие? А таких много. Прожить невозможно».
Его пенсия составляла две тысячи гривен, это меньше 50 евро. На эти деньги с трудом можно было выжить и в Украине. Сейчас на правах беженца Юрий получает ежемесячно больше 300 евро пособия, жилье бесплатно, одежду дают добрые люди.
«Если взять украинских и наших людей, — Юрий продолжает, — Там — серые, замученные лица, страдающие, неулыбающиеся. Здесь же ты смотришь, и все, начиная от стариков, желают добра. Я попал в рай какой-то».
Рассказывая о себе, Юрий дает понять, что верит в предопределенность. Его лишили дома потомки тех людей, с которыми бок о бок воевал в Сталинграде его отец, ставший инвалидом первой группы. Потомки же тех людей, с которыми воевал отец, его сейчас приняли.
«Я сидел и думал: мне скоро 70 лет, я уже никогда не увижу ни той страны, ни этой. Я не узнаю, не почувствую, не потрогаю. И вот я в Берлине», — эта восторженность граничит с изумлением почти детским, — он как будто и верит, и не верит. Однако, как сам признает, не то главное, что не надо думать, найдется ли что поесть завтра. У Юрия появилась надежда снова поработать в кино, — греет мысль, что он живет недалеко от Бабельсберга, всемирно известной берлинской киностудии.
В послужном списке Юрия Нездыменко больше двух десятков киноработ, — главным образом, небольших, эпизодических и попросту бессловесных. Он впервые появился на экране в 1983-м в советском научно-фантастическом фильме «Люди и дельфины», а заметен оказался только двадцать лет спустя, сыграв в «Цикуте», малом экспериментальном кино. Роль героинового наркомана была для него последней в украинской фильмографии. Позже предложений уже не поступало.
Актерская доля тяжела — это общеизвестно. Но для поколения Юрия этот путь оказался особенно каменист, — 1990-е, распад советской системы кинопроизводства он застал в возрасте под сорок, когда уже трудно быстро подстроиться под новые обстоятельства.
***
Его отец был прокурором в районном центре Кролевец Сумской области, мать работала там же учительницей химии. Звучит вполне респектабельно.
«А что значит работа прокурора? — Юрий закуривает, — Это колхозы, председатели, застолья, и завертелось-закрутилось, — папа начал выпивать. Меня спрашивают, кто у меня родители, а говорю, что папа — прокурор. И сразу: так ты же в шоколаде жил. Нет, при Сталине, после Сталина, они взяток не брали».
Родители развелись, когда Юрий был в первом классе. Мать начала сдавать комнаты студенткам — ей нужны были деньги, чтобы поставить на ноги троих сыновей. Кроме него, Юрия — брат-двойняшка Александр, а еще старший брат Валерий. В семье Юрий всегда был самым артистичным:
«Я с детства, еще до школы, до первого класса, брал мамины туфли и становился на стол. А в то время появился мальчик-певец Робертино Лоретти. И я: «Санта-Лючия! Санта-Лючия». И соседи говорили: «Ну, все, актер растет».
Он уверен: актерская стезя была предопределена. Но диплом выпускника киевского института театра и кино — лишь второй. Сначала он закончил педагогический вуз и стал учителем английского. Вспоминая, с благодарностью говорит о матери, которая посоветовала сыну не следовать за мечтой безоглядно, а сначала подстраховаться.
«Мама моя работала завучем в школе. Она сказала так: «Юра, сначала закончи институт для жизни, а потом заканчивай хоть десять других. Вот нравится тебе английский, — закончи это».
Позже учительский диплом спасал не раз. Так было в начале 2000-х. Когда актерам студии им.Довженко в Киеве перестали платить постоянную зарплату, он пошел работать в школу. Так же было и в следующем десятилетии: Юрий, теперь пенсионер в поселке под Киевом, не мог свести концы с концами, — и отправился преподавать в местный агротехнический колледж. Сейчас знание английского облегчает его жизнь в Берлине, — более того, увеличивает шансы, что пожилого колоритного украинца возьмут в кино.
***
В молодости он был очень красив: достаточно посмотреть крупные планы в «Людях и дельфинах», — Юрий на несколько минут появляется в самом конце этой четырехсерийной ленты 1983 года.
https://www.youtube.com/watch?v=FzCR0MTufMU
Яркость, как известно, и дар, и проклятие, — с чувствами смешанными Юрий рассказывает, как о нем написали в газете «Советская культура». А вернее, о том, что было до и после этой статьи, увидевшей свет в конце 1980-х. Тогда он встретился с Виталием Вульфом, в позднесоветские годы театроведом и переводчиком американских пьес, личностью известной в богемной среде СССР.
«Виталий Яковлевич», — Юрий называет его только так. Они познакомились в киевском Театре киноактера, после спектакля «Полет над гнездом кукушки»:
«И он приходит на этот спектакль. У меня небольшая роль, но я постоянно на сцене и благодаря своей пластике, музыкальности все сделал интересно. Заканчивается спектакль, он заходит вместе с сопровождением, — главный режиссер и прочие, — поздравляет, а потом говорит: «А где актер, который «француза» играл? Можно с ним познакомиться?». И меня спрашивает: «Вы не против, если я о вас напишу? Я пишу о молодых актерах».
Статья Виталия Вульфа называлась «За пределами сюжета» и рассказывала о неоцененных пока, подающих надежды дарованиях. Упоминание в московской прессе могло стать поворотным для молодого актера из советской провинции. Публикация была с подозрением воспринята коллегами:
«Вроде бы и рады, но говорили: «Ага, Виталий Яковлевич Вульф и Нездыменко, ну, конечно, понятно, почему». Ходили слухи, что Виталию Яковлевичу нравятся красивые молодые парни-актеры. Что он обратил на меня внимание не просто как на актера. Но это неправда. Да, он симпатизировал мне, у него были какие-то… Я это чувствовал, видел, но «этого» не было».
Связь они поддерживали и позже, когда СССР прекратил свое существование, — Виталий Вульф, став знаменитым российским телеведущим, помогал Юрию деньгами. Их отношения мой собеседник определяет как дружеские, — более того, он настаивает, что было так, а не иначе.
***
Юрий говорит о себе предельно откровенно. Девственности его лишила «красивая девушка Зоя». Он был восьмиклассником, а она — студентка, снимала комнату в их доме. Первое гомоэротическое переживание у него связано со школой.
«Я прихожу в спортивный зал. Никого не было, кроме нового молодого преподавателя. Крепкий. Красивое, спортивное тело. Когда он начал переодеваться, то я ощутил возбуждение. Я чувствовал вот эту, скажем, сексуальную направленность. Я чувствовал, что она присутствует у меня. Но я никогда это не говорил никому».
Опыт секса c мужчиной Юрий получил будучи студентом пединститута. Тогда он пробовал поступить в театральный вуз, и в Киеве познакомился с одним будущим актером.
«И вот меня повез один студент к себе домой на Западную Украину. Я чувствовал, что ему нравлюсь. И мне это нравится, что я нравлюсь. Почему нет? И вот ночью он меня просто поцеловал. Тихо ночью поцеловал — и все…».
Как меняется жизнь советского парня, когда его целует другой? Юрий говорит, с того времени ему стал понятней интерес некоторых парней, — более того, он осознал, что в СССР есть и другая, скрытая от посторонних взглядов жизнь.
«Мне нравится все красивое, мне нравятся красивые лица, — и мужские, и женские. Я по-другому воспринимаю эту картинку, и меня всегда это волновало. И среди геев, лесбиянок, бисексуалов я чувствовал себя очень просто, очень свободно. Как у себя дома».
Заметно, что Юрию сложно говорить о личном публично, — не хватает слов. Есть желание, но нет привычки к подобной откровенности. Он то и дело переходит на шепот, как будто нас может кто-то услышать, а услышав, обернуть слова во вред. Вряд ли большой натяжкой будет предположение, что виной тому опыт прессинга, и даже преследования. С какими рисками сопряжена жизнь квир-человека в СССР, Юрий узнал довольно рано.
Юрий Нездыменко в фильме «Люди и дельфины», 1983 год
***
Юрий определяет себя как бисексуала, его тянет и к женщинам, и к мужчинам, — главное, чтобы человек привлекал. Приятным женщинам он не отказывал, и вот так стал отцом двойняшек.
«У меня не было плана с кем-то встречаться. Секс я люблю. А она говорит… Ну, что она говорит? Говорит, хочу родить. А ей уже лет 35–36, эти «последние годы». И потом, говорит, я хочу родить от тебя. А что я могу сделать? Но лучше бы этого делать не надо было».
Очень уж завидным женихом Юрий не был. Он был красив, пластичен, его любили за компанейский, незлобивый нрав. «Нездым» — такое у него было прозвище в актерской среде. Но был беден. Жил в однокомнатной квартирке в доме при киностудии. И к тому же много пил.
Юрий вспоминает:
«Я смотрел на людей, которые пьют, и думал: «Боже, как можно себя травить? Нет, я никогда в жизни не буду этого делать». А потом понял, как попадаешь в эти путы: потихоньку-потихоньку. И наступает момент, когда это и не в радость, а как лекарство, а потом уже не лекарство, — сужение сосудов, водка не помогает, у человека инфаркт-инсульт и все. У меня все друзья-коллеги со студии, с которыми я пил, поумирали. Я один остался из этого поколения. Всегда после съемки полстудии у меня. Куда? К Юрке пошли. И я не заметил, как начал спиваться».
От алкоголя отказался в возрасте под сорок. Однажды во время очередного застолья к нему пять раз приезжала «скорая». Врач, посмотрев на портрет на стене, не узнала в нем пациента. Она заверила, что в шестой раз медики вряд ли успеют приехать.
«Когда первый раз они приехали, я лежу, весь в белом, красиво одетый, но весь уже грязный. И портрет мой висит. Она говорит: «Юра, это вы?». И когда я почувствовал эту женщину с косой рядышком, — это сработало».
С женщиной по имени Лена, матерью двоих его детей, у Юрия не задалось, — но зато было какое-то время подобие алиби. Оно пригодилось, когда о предполагаемой гомосексуальности Юрия заговорили на родине, — землячка привезла из Киева свежие сплетни.
«Я приезжаю. Мама в ужасе: «Юра, это правда?» С таким трагизмом, с таким страхом. А я не могу сказать в открытую, зная ее плохое сердце. Это бы ее просто убило. Я говорю: «Мама, ты что? У меня вон Ленка, дети. Разве у геев дети бывают?».
Мать поверила. Или сделала вид. Другое дело, — братья. Старший, Валерий, оставшийся в родном поселке, перестал звать его в гости, а шутки становились все более язвительными. Брат-двойняшка, Александр, начал усиленно опекать.
«И потом, когда мы уже отдельно были, — я, Валерка, Сашка, — Валерка начал что-то такое говорить: не в открытую, но с намеком. Я на Сашку смотрю, а он меня обнимает. Не зря же говорят, что близнецы — одно целое. Он сто процентов знал».
Брат Саша не раз спасал Юрия. После харьковского юридического он уехал в Москву, там сделал карьеру прокурора, а в 1990-е пошел работать в спецслужбу к одному олигарху. Тогда же он регулярно посылал деньги украинской семье: маме, брату старшему и, разумеется, Юрке. Умер рано, — прихватило сердце.
А однажды брат-прокурор буквально спас брата-актера от тюрьмы. Он попал в западню, которую устроили социалистические блюстители нравов.
***
О том, что рассказывает Юрий, невозможно прочитать в интернете: все очень похоже на правду, но реальный масштаб случившегося оценить трудно без доступа к архивам в Киеве. Речь об «охоте на геев».
«Был такой период, — утверждает Юрий, — Когда начался СПИД, то начали всех геев вызывать. Особенно тех, которые были связаны с иностранцами».
Это был 1984 год. Уже было тепло, — не то лето, не то конец весны. В ожидании служебного жилья Юрий жил на квартире у приятеля-гомосексуала. Он же ввел квартиранта в одну пеструю компанию.
«Мы приходим, а там куча людей. Человек восемь. Мы напились там. Я был с коллегой-актером, из цирка. Упали там. Потом просыпаюсь, а тот, который из цирка, он — Юрий делает паузу, — хозяина. Через полчаса мы ушли и забыли об этом».
Сами же они не были забыты. Вскоре Юрия позвали в гости еще раз, но что-то показалось ему подозрительным. Приглашения он не принял и правильно сделал.
Юрий продолжает:
«Ночью открывают двери, заваливают менты. А там работник ЦК комсомола, профессор, который Ленинскую премию получил, со своими аспирантами, там иностранец. Типа, на СПИД проверять, кто-то заразил кого-то. Эту компанию уже «пасли». И специально подтягивали всех туда. Этот, который зазывал, он сам — гей, он «шестерил», был доносчиком. Он же всех и «закладывал».
Вернувшись с очередных съемок, Юрий и сам оказался на допросе в милиции.
«Вызывают. Я прихожу. Молодой, красивый. И она говорит: «Юрий Михайлович, нам сказали, что вы принимали участие в оргии. Вот, хозяин написал». Показывает письмо, а там написано, что циркач трахал хозяина. Я говорю: «Нет, такого не было. Вызывайте на очную ставку. Я посмотрю. Пусть скажет при мне». Она говорит: «Хорошо, пишите». Я говорю: «Ничего я не буду писать». Меня еще отец с детства учил: если в какие-то где-то ситуации попадешь, то никогда не подписывай никакую бумажку».
Возможно, это помогло Юрию избежать уголовного преследования. 1984 год, в Украинской ССР, как и по всему Советскому Союзу, действует статья 121, мужеложство. Однако унижения избежать не удалось. Юрия вместе с другими отправили «проверяться на гомосексуализм».
«Вызвали всех, — и кандидатов наук, и «цековских», — всех собрали в один автобус и повезли в больницу. Заходишь в кабинет: «Снимайте штаны». Задний проход проверяли, трахаются ли в задницу».
Кого-то из тех людей посадили, — не то за мужеложство, не то за распространение венерических заболеваний, не то за связь с иностранцем. Подробностей Юрий не знает. Сам же он спасся тем, что попросил о помощи брата.
«Я звоню Сашке в Москву. Рассказываю. Он звонит сюда [в Киев]. Меня направляют в больницу к одному известному хирургу. И сказали всем, что я буду очень долго лежать. У меня желудок, хронический гастрит, чуть ли не операцию надо делать. А в это время начинаются суды и их всех таскают туда, на суд».
В общих чертах эта история напоминает печально известную «охоту на геев» в Польше в середине 1980-х годов. Тогда спецслужбы соседней социалистической страны вели перепись гомосексуалов, — объясняли это заботой о здоровье граждан в связи с эпидемией СПИДа. Для многих упоминание в подобных списках означало серьезное поражение в правах: мужчины могли лишиться работы и семьи.
Цифры из архивов показывают, что в Украинской ССР было действительно непропорционально много осужденных за мужеложство именно в 1984 и 1985 гг (120 и 148 человек). Стоит запомнить и такую цифру: за послевоенную советскую историю по гомофобной статье за решетку попало не менее 38 тысяч советских граждан.
Юрий говорит, что эта история никак на его жизнь не повлияла, — были, в худшем случае, шепотки за спиной: «Открыто на студии никто не говорил, что ты, мол, «голубой», но спиной я ощущал эти взгляды».
Алкоголь так и остался для Юрия проблемой. Правда, в том смысле, что ему самому все время приходилось спасать кого-то от пагубного спиртного. Он забрал к себе отца, боясь, что тот однажды заснет пьяным и спалит свой деревенский дом. Вместе они делили однокомнатную квартиру десять лет, вплоть до кончины отца. Серьезно пил и Сашка, — друг-гей, с которым познакомился еще во времена учебы. В Донецке тот работал в театре.
«Классный хлопец. Ему говорили, что пидарас, но я его всегда защищал, всегда с ним был, не обращал на это внимания. Это все было в шутку сказано. Не было такого осуждения, как обычно, среди людей другой среды. Я почему о нем рассказываю? Потом, когда началась в Донецке война, Сашку с театра попросили. Сашка остался один, начал тоже пить, сестра его звонит: «Юра, спасай». Сосед его, женатый, имел с ним секс. Этот парень приходил к нему пьяный. А когда много выпивал, то был буйный, — и жену бил, и Сашку побил так, что тот чуть «дуба» не дал. Он говорит: «Юра, я повешусь». Я еду и забираю его. Я его очень сильно спасал. Много раз. От водки. Он говорит: «Юра, у меня в последнее время такой режим: десять дней пью и десять дней выхожу из этого состояния, но не раньше и не позже».
Друга к себе в Немешаево Юрий забрал в 2016-м. Вместе они и жили вплоть до войны. Только как друзья, — снова подчеркивает Юрий. Вместе же они увидели российские танки.
***
https://www.instagram.com/nakedamoebas/
Кирилл Казаков
Юрий фотогеничен. Иногда свет и тень складываются таким образом, что он сказочным образом молодеет. Минувшей весной, в начале марта эта моложавость чуть не сыграла с ним дурную шутку. Его, пенсионера, львовская проводница отказывалась сажать на поезд до Польши, — она сочла пассажира мужчиной призывного возраста.
«Говорит: «Ваши документы. Я вас в поезд не возьму». Я говорю: «Почему вы не возьмете?». «Потому что мужчин не выпускают. Вам сколько лет?». «Мне семьдесят». «Вам семьдесят лет?» «Пожалуйста, вот мои документы». Она говорит: «Вы украли документы, я вас не пущу». Я начал орать: «Девушка, посмотрите на губы. Мои? Мои. Посмотрите на глаза! На нос. Что вы от меня хотите? Я — актер». Показал ей актерское удостоверение, и только тогда она меня со скрипом пропустила».
Юрий встретил войну в не самом лучшем виде. За неуплату в квартире отключили газ. От голода спасал Александр, друг и сосед по квартире: «Он устроился работать в Буче, в магазине — убирал там, и все прочее. И продукты, которые списывались, он приносил».
Российские танки мужчины увидели из окна уже в последних числах февраля 2022 года. Для жителей поселка Немешаево война быстро превратилась в страшную реальность.
«Вот у меня дом, вот дорога — прямая до Киева из Белоруссии. Мы насчитали 150 танков. Вначале они не группами распределялись, а колоннами шли. Они колоннами пошли на Киев, а там мост взорвали. Они вернулись назад, к нам, в Немешаево, Ворзель и Бучу, и распределились по всей этой территории, среди нас. И весь огонь шел и на них, и на нас. Стреляют отовсюду, а мы в этом котле. Для меня эти две недели войны слились в один долгий день. За сутки, может быть, два раза по двадцать минут была тишина. В такие моменты не думаешь о каком-то стыде, о том, что ты мужчина, о том, что тебе семьдесят лет. Ты как поганый кот прячешься по углам».
От соседей Юрий узнал, что в школе, от его дома недалеко, люди прячутся в подвале. Он бежал туда, взяв с собой только кожаное пальто и внутренний украинский паспорт. Александр отказался за ним последовать, — остался с соседом-пенсионером, тоже пьющим. Водка у них была, — взяли из соседних магазинов, прежде разграбленных русскими.
По словам Юрия, в подвале их было около полусотни — женщины, дети, несколько стариков:
«Там спать негде, — бетон. Но директриса — молодец, конечно, и педагогический состав — помогали детям. Давали им какую-то еду. А нам, старшим… В сутки, я помню, немного кофе и супчика. Один раз приехал парень, девочке своей маленькой что-то привез, то ли конфетки, то ли еще что, на машине. Спустился в подвал и вспомнил: забыл что-то. Выходит, и тут бомба взрывается, его напополам».
От войны Юрий уехал по «зеленому коридору» — он называет это счастливым случаем. Было неизвестно, смогут ли автобусы «Красного креста» выехать из-под огня. Дорога до Киева обычно занимает минут тридцать, — они же ехали пять часов.
«Всю дорогу, через Ворзель, Бучу и Ирпень, — сплошные пожары. Разрушены эти шикарные дома. Слева дома разрушенные, дачные, а справа — поле, и поле горит. И мы едем в этом. Я сидел у окна, слева и справа все горит, и — это было как раз в Буче, — а там три бедненькие хатынки, и стоят три бабушки с палочками, старушки лет за восемьдесят, и рядом два беззубых деда. И мы едем же на автобусе медленно, я на них смотрю, а они стоят в этом балагане, в этой войне. Мы едем, они остаются — крестят нас и вот так машут», — Юрий не может сдержать слез.
У него нет ненависти к России — он просто не может понять, зачем власть в Москве начала эту войну. Нет у него и желания отказываться от русского, — для него, украинца, это второй родной язык. Связь с российскими знакомыми, друзьями фактически прервалась, — Юрий вспоминает пожилого режиссера, тоже пенсионера, человека, которого знает четверть века. На девятое мая Юрий был вынужден слушать по телефону, что все им пережитое было фейком.
«Я говорю: «Володя, мы две недели были в аду. Меня спасли, вывезли, и я сейчас в Германии». А он говорит: «Да ничего у вас там не было». Даже друзья, близкие друзья в Москве», — в его словах нет ни злости, ни ненависти, а только изумление: неужели такое может быть?
Если выразить впечатление одним словом, то Юрия стоит назвать «кротким», — даже сейчас ему трудно видеть в людях врагов.
«Когда нас везли из подвала в Киев, вот стояли русские солдаты, там позади пара чеченцев. Я сижу, а хлопцы стоят, человек семь. С автоматами. Смотрю им в глаза. Стоят пацаны по 17–18 лет. Видно, что они вчера взяли этот автомат. Сопливые проказники».
Из Киева до Львова ехали часов двенадцать, — всю дорогу Юрий просидел на полу возле туалета. Вагоны были переполнены, — но неудобства его не пугали. Он был счастлив, что сумел выбраться. Как обещание нового счастья он вспоминает и одну из первых встреч в Польше:
«Я смотрю на витрины, а там пачка «Мальборо» по 10 или даже 11 евро. Я стою и смотрю. И вдруг ко мне подходит какая-то женщина лет 45-ти. Она спрашивает: «А что вы здесь делаете?». Я говорю: «Смотрю на сигареты. Я две недели сидел под землей. Я — курящий человек, мне так хочется курить». Она взяла меня за руки и говорит: «Подожди». Идет к банкомату, возвращается. И можешь представить себе мое удивление, мое восхищение, — она дает мне сто евро. Говорит: «Купи себе сигарет».
Назад в Украину Юрий не хочет. Некуда и не к кому.
«Сейчас я ужасное скажу, — снова закуривает, — Война открыла мне дверь в другой мир. Я только сейчас увидел, как могут жить люди. Они не думают о завтрашнем дне, — здесь люди хорошо одеты, улыбаются. Совершенно другой мир. Просто красиво живут».
Нет в живых даже друга Александра. О его смерти Юрий узнал, уже находясь в Берлине. Соседи сообщили, что нашли его тело перед квартирой. Может быть, виновато спиртное. А может, были другие причины.
Сейчас Юрий мечтает снять о Сашке кино. Знакомство с берлинским ЛГБТ-сообществом подтолкнуло его к мысли сделать гей-кино, — рассказать историю украинского гомосексуала, который учился на актера в советском вузе, уехал работать в театр в Донецкую область, а после 2014 года переживал то, что и другие жители региона, ставшего ареной «гибридной войны». Юрий считает, что его друг достоин фильма. К тому же в Берлине, в часе езды располагается Бабельсберг, известная во всем мире киностудия. Шансы есть. Юрий не теряет надежды.
Проект «Квир-беседы» выходит при поддержке берлинской квир-организации Quarteera и немецкого фонда Магнуса Хиршфельда.
