Кадр из мультфильма "Щелкунчик" (1973)
Все вокруг говорят: «Какой такой Новый год! Вы о чем! Ужас и мрак кругом. И конца этому ужасу не видно. А этот самый год, который все еще никак не закончится — его лучше бы и вовсе не было! Какой еще Новый год! Какой праздник! Какое еще «новогоднее настроение!»
Никакого, правда. Совсем никакого настроения. Но не будем забывать о том, что все то, что мы привыкли называть «Новым годом» — это совсем не обязательно праздник. Это может быть и печалью, и тревогой, и ужасом перед неправдоподобием происходящих вокруг событий, поступков и высказываний. Это может быть всем, чем угодно. Но только не унынием.
Как бы ни было тяжко и мучительно, как бы ни казался неуместным и даже кощунственным и сам даже запах елочной хвои, незамедлительно отсылающий нас к беззаботному детству с шарами и завернутыми в шоколадное «золотце» грецкими орехами, мы не вправе забывать, что в привычном словосочетании «Новый год» ключевым является слово «новый». И от этого факта не отвертеться. И не надо. Более того — надо постараться сосредоточиться.
Говорят, что ничего принципиально нового, да и вообще ничего нового ни в истории, ни в искусстве, ни в частной биографии не бывает.
Это и так, и не так.
Те же самые, кто говорит о том, что ничего нового не бывает, говорят не менее часто и о том, что ничего никогда не повторяется буквально. Что все сопоставления и параллели, особенно исторические, в чем-то сходны друг с другом, иногда до буквальных совпадений, а в чем-то — совсем нет.
Так вот именно то самое, чем явления или события не схожи друг с другом, не похожи друг на друга, отличны друг от друга, — это и есть НОВОЕ.
И каждый последующий год — обязательно НОВЫЙ. Особенно остро его новизна ощущается тогда, когда он еще не наступил, но уже на подходе, когда мы об этом наступающем годе только и знаем, что он новый, а в чем, собственно, его новизна, мы не знаем и знать до поры до времени не можем. А можем только на что-то рассчитывать и что-нибудь желать себе и друг другу.
Предновогодние дни с их невольной повышенной возбудимостью и некоторой, тянущейся из глубин блаженного детства нервозной нетерпеливостью обладают способностью выдергивать из памяти какие-то случайные эпизоды, ощущения, запахи, звуки. И не только выдергивать их из памяти, но и неизбежно наделять их не всегда свойственной им значительностью, тайными какими-то смыслами. И не без основания подозревать их в причастности к миру чудес, к миру, извините, волшебной сказки.
