Слушания по запрету ЛГБТ-пропаганды
Фото: сайт Госдумы
Государственная ксенофобия в РФ каждый месяц выходит на новый уровень. В декабре прошлого года был принят закон, который запрещает «пропаганду ЛГБТ» — фактически это вето на право голоса в открытом общественном пространстве для любого квир-человека. Сейчас обсуждается закон о запретах на трансгендерный переход и на смену гендерного маркера. А буквально с сегодняшнего дня российские медучреждения получили право на принудительное «лечение» трансперсон. Квир-обозреватель «Отдела культуры» Константин Кропоткин поговорил обо всём этом с открытой трансперсоной, остающейся в России — известным переводчиком Татьяной Зборовской.
— Сначала небольшая преамбула, а потом буду задавать вопросы. Мы с тобой знакомы уже несколько лет. Я давным-давно хотел поговорить с тобой на публику и рассказать о другой, чрезвычайно важной части тебя, но каждый раз откладывал, — опасался, что публичность такого рода может тебе так или иначе навредить. Теперь, в июне 2023 года, я думаю уже иначе. Мне кажется, откладывать нашу беседу не имеет никакого смысла. Именно открытость гарантирует тебе некоторое подобие безопасности. Может быть, я не прав, но мне важно проговорить этот момент. А теперь, собственно, вопросы. Опиши, пожалуйста, свои чувства, которые характерны для тебя в последние дни. Что ты чувствуешь?
— Вообще-то, депрессию. Моя и так вечно присутствующая депрессия скатывается где-то к уровню 2018 года, когда я лежал пластом, смотрел в стенку и ничего не делал. Есть еще некоторая доля озлобленности, но слабая. Обычно для меня характерна более активная, более продуктивная злость. Сейчас безразличие преобладает над желанием сопротивляться.
— В интернете о тебе написано следующее: Татьяна Зборовская, выпускник МГУ в 2011 году, переводчик с немецкого, английского и французского. Переводы детской, юношеской литературы, философских и критических трудов, больше 60 публикаций. Несколько наград, в том числе премия Института Гёте за вклад в перевод немецкой литературы. Правильно ли я понимаю, что Татьяна Зборовская как профессиональная величина — это на сегодня один из ведущих переводчиков с немецкого на русский?
— В принципе, да. Коллеги могут поспорить, но один из — наверное, да.
— Давай обозначим, какие авторы заговорили благодаря тебе на русском.
— Две австрийские переводческие премии мне принёс Даниэль Кельман: «Ф» и «Слава».
— А недавно твоими усилиями вышел труд Теодора Адорно, немецкого философа…
— Есть определённые проблемы с тем, чтобы об этом узнали, — в последней книге есть сложности с выходными данными, — но да, тут уж не побоюсь этого слова, я, наверное, ведущий сейчас российский адорнист. В издательстве Ad Marginem в последнее время у меня вышло две больших работы. Адорно у нас, собственно, никто практически и не делает. Первая небольшая, но важная — это «Культурная индустрия» . И вторая — это «Minima moralia».
— Итак, на одной стороне — интеллектуальная беллетристика, представленная Кельманом, на другой стороне — философские труды Адорно. Довольно широкий диапазон.
— Возможно, я даже больше известен детской аудитории. Подавляющее большинство моих публикаций — это всё-таки «детлит», которым я занимаюсь с 2009 года.
— А приведи примеры.
— Ну вот, очень известная книга Маркуса Остервальдера про маленького Бобо. Она совсем для малолеточек, на года полтора-два, когда ребёнок только учится осваивать окружающий мир. Это истории про повседневную жизнь малыша.
Недавно вышла книжка, которая, как мне рассказывают, послужила поводом для споров — «Ужасный разбойник Громопук». По названию, в общем, понятно, о чём книжка — немецкий туалетный юмор для детей по-прежнему в России вызывает сомнения, книжка о том, как кто-то наделал кротику на голову, — это то, что возмущает российскую родительскую общественность уже лет, по-моему, пятнадцать.
— А теперь у меня вопрос, скажем так, переходный. Что не так с официальной биографией, которую я сейчас в двух словах очертил? Почему, общаясь с тобой лично, называть тебя «Татьяной Зборовской» не вполне корректно?
— Это действительно биография некоей официальной личности. В паспорте я вижу именно её, а по жизни у меня с этим большие проблемы, потому что не девочка я, по-моему, ни в какой степени, проценте, размере. Я спокойненько живу свою тихую, относительно замкнутую (как это, к сожалению, типично) жизнь трансчеловека.
— То есть ты — транс-парень?
— Да.
— Логичный вопрос: как мне тебя называть сейчас?
