Кадр из фильма Пола Верховена "Четвертый мужчина"
«Четвертый мужчина» — самый квирный и самый знаменитый из ранней фильмографии Пола Верховена, которому на днях исполнилось 85. Сорок лет назад в истории бисексуальной страсти нидерландский режиссер соединил нуар, хоррор и сюр в зрелище столь плакатно-вычурное, что не устоял и Голливуд. В 1983 году экранный мужчина, желающий другого через посредничество женщины, был еще в новинку. В чем же непреходящая ценность этого жанрового микса?
Герард Реве, писатель-алкоголик, едет из Амстердама куда-то поближе к Северному морю, на встречу с читателями, там знакомится с Кристин, хозяйкой косметической фирмы, занимается сексом с андрогинной красоты женщиной, знакомится с Германом, ее красавцем-любовником, вожделеет и соблазняет его, узнает, что три прежних мужа Кристин погибли при странных обстоятельствах, и, одержимый видениями, распознает в роковой блондинке «черную вдову». Кто из них двоих, Герард или Герман, станут новой жертвой прекрасной «фам-фаталь», — ее «четвертым мужчиной»?
Язвительный и неоднозначный, Пол Верховен — в Нидерландах Пауль Верхувен, — снимал этот фильм как ответ злым критикам, которые в пух и прах разнесли его «Лихачей» («Spetters», 1980), молодежную драму о парнях-мотоциклистах — ее сочли малохудожественной и чересчур откровенной. «Четвертый мужчина» буквально напичкан лобовыми цитатами, — так, словно автор отчитывается о просмотренных прежде фильмах, заодно желая втолковать идиотам-зрителям из «высоколобых», что же имеет ввиду, какую мысль хочет до них донести.
Альфред Хичкок у него следует за Луисом Бунюэлем, а там уж трудно не заметить и Ингмара Бергмана, — но Верховен (позволю себе написание общеупотребительное) не был бы Верховеном, если б и в оммаже сколь угодно прямолинейном не оставил места для чего-то менее очевидного, возникающего от грубоватого, намеренного наползания друг на друга расхожих образов. Окровавленный глаз, преследующий писателя-героя в его навязчивых видениях, — не только прямая цитата из бунюэлевского «Андалузского пса», классики сюрреализма; холодная красавица-блондинка — не только производное белокурых женщин из хичкоковских триллеров, а думы о Боге — все же принципиально иные, нежели бергмановы рефлексии.
