Александр Куренной. Портрет Михаила Булгакова, 1923 год.
Wikipedia.org
Выстрелы летели теперь за Коротковым частые, весёлые, как ёлочные хлопушки, и пули жикали то сбоку, то сверху. <…> По пути Короткова прохожие сворачивали в стороны и вползали в подворотни, вспыхивали и гасли короткие свистки. Кто-то бешено порскал, улюлюкал, и загорались тревожные, сиплые крики «держи!». С дробным грохотом опускались железные шторы, и какой-то хромой, сидя на трамвайной линии, визжал:
— Началось!
Михаил Булгаков. «Дьяволиада» (1924)
I
Общеизвестная поговорка гласит, что дураки умирают по пятницам, а неприятности начинаются внезапно. Разумеется, данное утверждение — никакая не аксиома. Поскольку если бы дураки умирали по одним лишь пятницам, их бы развелось вокруг столько, что, как любил говаривать в подобных случаях умнейший князь Владимир Фёдорович Одоевский (1803–1869), и пукнуть было бы просто негде — без того чтобы не попасть при этом в какого-нибудь дурачка. Но вот что касается неприятностей…
В самом деле: фатальные неприятности имеют обыкновение обрушиваться на голову человека в тот момент, когда их меньше всего можно ожидать. Ровно это и произошло в жизни тихого и незаметного блондина Варфоломея Короткова, служившего делопроизводителем в московской конторе с названием в виде труднопроизносимого словосокращения — Главцентрбазспимат. А именно: Главная, да к тому же ещё и Центральная, База Спичечных Материалов. То есть не фабрика, где эти самые спички изготовляют, а именно база, на которой готовую продукцию распределяют. Ну а поскольку этакую кракозяберную лингвоконструкцию способен без запинки выговорить далеко не каждый пролетарий умственного труда, не говоря уже об осколках старого режима вроде этого самого делопроизводителя, то служащие Главцентрбазспимата именовали своё учреждение короче — Спиматом, и будет с него. То есть — с неё, поскольку корневое слово «база» имеет в русском языке женский род.
Катастрофа началась во вторник, 20 сентября 1921 года, когда в положенный для выплаты служащим Спимата жалованья день оное выплачено не было. Произошло это по причине того, что отправившийся в банк за наличкой кассир вернулся оттуда с пустым портфелем, то есть без денег. Это было в четыре с половиною часа пополудни. Три дня спустя, в субботу, 24-го числа, сотрудники Спимата жалованье всё же получили. Но не деньгами (которых в банке по-прежнему не было), а — как это было обозначено в резолюции, наложенной на платёжную ведомость неведомым им товарищем Преображенским (явно не профессором) — «продуктами производства». То есть спичками.
Делопроизводителю Короткову В. П., исходя из положенного ему по тарифной сетке должностного оклада, было выдано четыре больших жёлтых пачки, пять маленьких зелёных и ещё сверх того тринадцать синих коробков, в которых находились тоже они — спички. Каковые товарищ Коротков решил попробовать продать, ибо питаться спичками за годы недавно закончившегося «военного коммунизма» он не научился, а эпоха натурального обмена, когда российское крестьянство насобачилось успешно менять хлеб и сало на привозимые из городов «антиллигентами» английского покроя пиджаки, лаковые штиблеты и диагоналевые штаны со штрипками, также осталась в прошлом. Однако ничего у Короткова не вышло, поскольку выданные ему в качестве жалованья спички оказались ужасного качества. Почти все они категорически не желали зажигаться, сколько ни чиркал, проверяя это, Коротков их серными головками о серную же поверхность коробков, а если и зажигались, то только для того чтобы выпустить струю вонючего дыма и выстрелить огнём ему же, Короткову, прямо в глаз.
Но всё это была ещё не беда и даже не полбеды, а только её четверть. Ситуация существенно усугубилась после того как на следующий день, явившись на службу, делопроизводитель узнал, что в Спимате сменился начальник — и вместо привычного товарища Чекушина (любопытная фамилия, однако…) возле его кабинета он увидел нечто прежде невообразимое. А именно: человечка карликового роста, квадратного телосложения и с головой, донельзя похожей на гигантское куриное яйцо, положенное горизонтально на плечи, минуя совершенно отсутствующую шею, и при этом совершенно лысое. Вдобавок ко всему от этого существа явственно припахивало серой. Ну — натуральная сатанинская тварь, отдалённо похожая на человека. Однако же изъясняющаяся человеческим языком и имеющая фамилию Кальсонер. Об этом, правда, во время первого разговора с новым начальником Коротков не узнал, а когда узнал, было уже поздно — его уволили. За то, что, не имея понятия о фамилии нового начальника, прочитал её в наложенной тем на бумагу резолюции как слово «кальсоны» — и зафиксировал в дальнейшей служебной переписке.
После этого в повести Михаила Булгакова «Дьяволиада» начинается натуральная дьявольская фантасмагория, пересказывать которую своими словами у меня нет ни малейшего желания: тому, кто читал, это совершенно без надобности, а тот, кто не читал, может взять и прочесть — ибо первоисточник всегда лучше любого, даже самого талантливого изложения. Я же расскажу вам об истории этого произведения, сыгравшего в жизни его автора весьма важную роль. Поскольку именно после того как оно было опубликовано, на Булгакова обратили внимание те самые силы, которые в считанные дни довели до гибели его персонажа, несчастного делопроизводителя Короткова. А обратив, постарались сделать то же самое и с придумавшим его автором. Но в тот раз просчитались.
Впрочем, обо всём по порядку.
II
Что касается истории написания «Дьяволиады», то об этом неизвестно ничего. Ну, или, выражаясь точнее, — почти ничего.
В архиве Михаила Булгакова, находящемся в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, собственно рукописи — автографа или машинописи с авторской правкой — не имеется. Соответственно, остаются неизвестны ни время появления у Булгакова замысла данного сочинения, ни хронологические рамки его работы над ним, ни то, сколько было у повести редакций — одна или больше. Известно лишь, что по состоянию на конец лета 1923 года эта рукопись существовала в завершённом, то есть готовом к передаче в печать виде. Об этом свидетельствуют две фразы Булгакова из его письма тогдашнему близкому другу — литератору Юрию Слёзкину (1885–1947). В этом послании, датированном последним днём августа 1923-го и отправленном из Москвы в уездный городок Кролевец Черниговской губернии, где в тот момент находился Слёзкин, отвечая на заданный тем в письме же вопрос, кончил ли он «Дьяволиаду», Булгаков сообщил:
