Здесь и сейчас

Текстов на смерть Болотной площади, про всеобщую боль и страдание, было написано в последнее время немало. На днях исполнилось два года с тех пор, как состоялся тот самый митинг на Болотной, куда пришли – впервые за все политически мертвые нулевые – десятки тысяч человек. Поэтому вместо того, чтобы выпускать пресс-релизы о похоронах, хочется все-таки поговорить о том, как и с чем нам теперь жить. 

В те дни два года назад я была в Париже и выпросила у редакции «Газеты.ru» возможность написать пару абзацев об акции солидарности с митингом на Болотной площади, которая проходила у Центра Помпиду в столице Франции. Не было ни жандармов, ни непонятных чиновников из мэрии. Акцию городские власти согласовали за один день, в указанный в пресс-релизе час небольшой сквер заполнился несколькими сотнями человек с белыми лентами – от старушек в жемчугах до студентов, специально приехавших из Амстердама. Какой-то российский бизнесмен, работающий во Франции, принес в сквер самовар, на который повязали белые ленты. Незнакомая женщина средних лет показывала мне айфон с картой протеста русских диаспор против нечестных выборов в Госдуму по всему миру и говорила, что впервые осознала себя частью чего-то большого, нации, если хотите.

Друзья присылали фотографии с Болотной площади, и мы не могли наговориться, как мечтаем о перевыборах. Ну или хотя бы о досрочных выборах в Мосгордуму. Что потерпеть осталось немного, потому что начались перемены, и вот уже через три года страна будет другой, а через пять мы ее не узнаем. «Ты, наверное, будешь замужем и бросишь журналистику, но зато выведешь на выборы большое семейство». «А Евгения Альбац возглавит "Первый канал", а Олег Кашин – "Российскую газету"». «А я буду все так же работать в любимом издании, только стану спецкорреспондентом». «Как думаешь – если Навального выдвинут в президенты – вдруг второй тур?» О будущем говорить легко и приятно – да, предстоит некая «борьба», но мы не можем не выиграть, потому что колесо истории повернулось на наших глазах, и как было – впредь не будет.

Декабрь 2012 года. Мы образца 2011 года, конечно, кажемся самим себе наивными детьми. Уже арестованы узники по «болотному делу», уже лежит в Госдуме поправка о запрете на усыновление американцами российских сирот-инвалидов, уже беснуются с экранов гостелеканалов новоявленные защитники нравственности, представляя тех, кто тогда выходил на протестные акции, агентами Госдепа и сторонниками массовых гомосексуальных оргий. В наш обиход входит слово «маккартизм». Реакция. Да, это всего лишь реакция. «Говорят, Путин не подпишет закон о штрафах за митинги». «Говорят, Путин не подпишет "антисиротский закон"».

Я в это время лечу в командировку в Екатеринбург и знакомлюсь с Аксаной Пановой. Она рассказывает про свои четыре уголовных дела, но это звучит так неправдоподобно, что поневоле приходит в голову мысль: не дойдет там до суда, абсурд какой-то. Мы начинаем говорить между собой о будущем все осторожней. Олег Кашин уже уволен из «Коммерсанта», Филипп Дзядко покинул «Большой город», у многих СМИ начинаются серьезные проблемы. Планировать приходится осторожнее, на год, на два. «Уехать ли? Надо посмотреть, реакция может закончиться». «Мы через год поженимся». «На год еще есть финансирование». «Говорят, через год откроется новый медиапроект». «Через год – выборы во многих регионах, будет расти социальный протест».

Декабрь 2013 года. Подписал, дошло до суда. «Болотное дело» мчится на всех парах к приговору. Иногда я звоню Маше Бароновой, чтобы узнать, как дела, и получаю почти одинаковый ответ каждый раз: «Не волнуйся, я не вышла из окна».

Я тоже пыталась планировать. Я верила, что есть вот эта отложенная и счастливая жизнь. Вот закончатся выборы, вот Путин не подпишет, вот выйдет на улицу миллион человек, вот освободят узников по «болотному делу» по амнистии. Вот хотя бы уйду в отпуск. Сделаю все то, на что не хватало времени, передохну, вспомню, как это – просто жить. Стоит ли говорить, что в отпуск я летела уже не в статусе сотрудника той редакции, где работала, а отложенная жизнь так и не наступила? 

Ларчик открывается на самом деле просто. Мы сейчас, к декабрю 2013 года, пришли к ситуации, когда отложенной жизни, мечтаний и планов у тебя больше нет и быть не может. Твой личный ад может начаться хоть завтра – когда к тебе в дверь позвонят незнакомые люди в масках, потому что какие-то иные люди в серых пиджаках решили, что ты делаешь что-то опасное для системы. После этого не будет уже ничего.

В этой реальности весь твой мир, все твои мечты сжимаются уже до простого «здесь и сейчас». Ничем отложенным жить нельзя – твой ад начнется уже завтра. Завтра ты подпадешь под какой-нибудь дурацкий закон про «духовные скрепы», встанешь на митинге случайно рядом с непонятным человеком в маске, поговоришь не о том и не с тем не в том кафе и увидишь расшифровку на сайте Life News, твое издание ликвидируют – конечно, по экономическим причинам, а твой дом попадет под какой-нибудь безумный план московской мэрии. Ничего нельзя отложить на «потом», потому что может не быть личного «потом» – уже ни для тебя, ни для страны. Нет вообще ничего и никого, кроме «здесь и сейчас».

Жить без надежды и будущего очень сложно. Сложно знать, что все твои мечты могут закончиться уже завтра, что у тебя вполне может не быть будущего – и не потому, что ты в этом виноват, а потому, что «время такое». Но альтернативы нет. Нет иной жизни в России конца 2013 года, кроме как «здесь и сейчас». Твой персональный ад может начаться в любой момент. К этому нельзя подготовиться. Только жить здесь и сейчас, понимая, что «потом» – не настанет. Никогда.