Пора хоронить Ленина. Не осталось ничего, что мешало бы это сделать

Нельзя сказать, чтобы Владимир Ленин был каким-то положительным героем официального российского мифа. Ленин – это прежде всего революция, а к революциям у российского государства, обычно избегающего четкой позиции по историческим вопросам, отношение однозначное – слишком чувствительная тема в актуальной внутренней и внешней политике. Революцией пугают внутри, революций боятся снаружи, и революциями собственными точно не гордятся – принципиальная антиреволюционность постсоветской Российской Федерации стала одной из немногих базовых ее ценностей с первых дней ее новейшей истории. Даже после августа 1991 года, который сам, в общем, был революцией, новая Россия ни разу не пыталась искать свои корни в своем революционном прошлом – напрашивалось наследование Февралю или хотя бы Учредительному собранию, но нет, только билибинский бескоронный двуглавый орел на российских деньгах остался единственным и очень робким опытом поиска идентичности в сверхкратком демократическом прошлом. Гораздо понятнее, удобнее и безопаснее было искать исторический идеал в «России, которую мы потеряли», то есть при царе, а дальнейший поиск исторического компромисса, начавшийся и даже, пожалуй, закончившийся до Путина (красное Знамя Победы стало официальным государственным символом в 1996 году), сделал центральным событием национальной истории войну 1941–45 гг. со всеми вытекающими из этого побочными последствиями – если абсолютизировать Победу, то и Сталин делается, по крайней мере, спорной фигурой, и довоенная (со всеми кошмарами) советская политика оказывается, по крайней мере, оправданной, а послевоенная советская история выглядит даже почти приличной – легитимность советской власти доказана войной, и ею же добыт тот мировой статус великой державы, который, пусть и с потерями, достался в наследство Российской Федерации.