Владимир Путин и Николай Патрушев в Анапе. Фото: kremlin.ru

Владимир Путин и Николай Патрушев в Анапе. Фото: kremlin.ru

2 июля 2021 года Владимир Путин своим указом утвердил новую версию одного из ключевых документов российского стратегического планирования – Стратегии национальной безопасности (СНБ). С учетом продолжающейся конфронтации на международной арене и очевидного отката дипломатического языка к вульгаризированной риторике «новой холодной войны», пересмотренная Стратегия превращается в формальное основание для продолжения этих трендов и все более конфликтного расхождения российской политики с действиями «зарубежных партнеров». Обновленный вариант СНБ оказывается не просто более резким и конфликтным в сравнении с предыдущими версиями, но еще и знаменующим полномасштабный разворот российской политики в сторону своеобразной Kulturkampf или, в соответствии с терминологией СНБ, «защиты традиционных ценностей» и «фундамента культурного суверенитета».

Ахав в поисках кита

Именно гиперконцентрацией на вопросах «общечеловеческих принципов» и «базовых моральных норм» новая версия СНБ, в списке стратегических национальных приоритетов которой появились сразу два новых отдельных пункта, – «информационная безопасность» и «защита традиционных российских духовно-нравственных ценностей, культуры и исторической памяти», – удивительным образом напоминает лучшие образцы мировой литературы, посвященные героическому превозмоганию воображаемых угроз. Впервые в тексте СНБ прямо поднимается «проблема морального лидерства и создания привлекательной идейной основы будущего мироустройства», обсуждаются «кризис западной либеральной модели» и угроза утраты буквально всем человечеством «традиционных духовно-нравственных ориентиров и устойчивых моральных принципов»; ближе к своему завершению документ стратегического планирования все чаще наполняется подобными новеллами.

Доблестный Дон Кихот, помнится, одерживал верх в «страшной и доселе неслыханной битве с ветряными мельницами»; мелвилловский капитан Ахав обещал матросам унцию испанского золота, лишь бы побыстрее найти Моби Дика, в котором видел «жестокую силу, подкрепленную непостижимой злобой». Новая версия СНБ беспрецедентно часто обращается к «разрушительному воздействию», «ослаблению государствообразующего народа», «пропаганде вседозволенности», «геополитическим спекуляциям», «насаждению чуждых идеалов», «ущербу нравственному здоровью», «информационно-психологическим диверсиям», «дискредитации конфессий», «идейно-ценностной экспансии» и другим оборотам, раскрывающим «базовый документ в области планирования развития системы обеспечения национальной безопасности» как масштабное переиздание многолетней борьбы с «цветными революциями», – правда, теперь с куда бóльшим, буквально многотомным размахом. В этом неожиданном маневре трудно разглядеть некогда очевидную границу между языком нормативных документов и уже привычной российскому обывателю стилистикой бесчисленных «лингвистических экспертиз», способных даже в творчестве Егора Крида разглядеть хоть «сатанизм», хоть «антироссийскую идеологическую ориентацию»; как в концовке известной антиутопии Джорджа Оруэлла можно переводить взгляд с одного на другое и столкнуться с невозможностью определить, что есть что.