Генеральный директор Первого канала Константин Эрнст на Петербургском экономическом форуме в июне 2022 года
Максим Константинов/ Global Look Press
Сидя на нюрнбергской скамье подсудимых, Юлиус Штрайхер, бывший главный редактор газеты «DerSchtürmer», выделялся среди других обвиняемых видом не только надменным и самоуверенным, но и временами — удивленным. Как, за что? Я никого не убивал, не толкал в газовые камеры, даже не отдавал приказов убивать. Я даже не разрабатывал планов войны — я лишь выпускал газету, поддерживающую (а как иначе?!) политику рейха и фюрера. Тем не менее вместе с другими девятью осужденными главарями Третьего рейха Штрайхер был повешен в ночь на 16 октября 1946 года. Суд оценил его «вклад» в дело нацизма и гибели миллионов людей.
А Штрайхер «всего-то» был главой главного рупора государства. Он никого не убивал, но тысячи и тысячи, одурманенные пропагандой, за которую он отвечал, шли убивать, убивать, убивать. Вот такое начало в виде лирического отступления случайно пришло в голову. Видать, какой-то музыкой навеяло — ведь наш герой сегодня вовсе не Штрайхер.
Костя Эрнст был хорошим мальчиком — школу не прогуливал, не дрался, с родителями не ругался. Более того — из уважения к отцу, видному ученому-биологу Льву Эрнсту, пошел по его стопам, поступив на биологический факультет Ленинградского университета. Специализировался на зоотехнических вопросах и в 25 лет защитил кандидатскую про созревание женских клеток в пробирке. Работал в профильном НИИ, да так успешно, что его уж было снарядили в двухгодичную стажировку в Кембридж, но тут вдруг подвернулось телевидение.
Совершенно случайно подвернулось — в какой-то компании Константин познакомился с Александром Любимовым, уже запустившим «Взгляд». Эрнст принялся за что-то критиковать программу, и Любимов запальчиво крикнул: «Вот приходи и сделай лучше». Эрнст поймал Любимова на слове, пришел и начал делать. Не лучше, нет — творческого запала у него оказалось не так много, и затеянная им программа «Матадор», хоть и была на слуху, но оказалась куда менее популярной, чем ожидал и сам Эрнст, и телевизионное начальство.
С наукой, разумеется, было покончено. Да и представить себе Эрнста в научной среде, кропотливо, год за годом отдающего себя по частям фундаментальной науке, невозможно. Совсем другой тип. Чтобы ученому-биологу прогреметь если даже не на весь мир, то хотя бы на всю страну, требовалось торчать дни и ночи напролет в лаборатории, ошибаясь и побеждая, но продвигаясь медленно-медленно. Но даже Нобелевская премия не даст такой популярности, как телеящик. Не говоря уж о деньгах. А Костя Эрнст жаждал славы. Даже деньги были не так важны (впрочем, в будущем он перестанет относиться к деньгам с прежней юношеской снисходительностью), как лучи славы. И не просто славы — Эрнсту нужно было зримо и мгновенно управлять людьми.
