Владимир Набоков, 1960-е
Wikipedia.org
Камера-клара ж. физич. снаряд ящиком, с зеркалом и толстым (выпуклым) стеклом, через которое вид природы является картиною; || то же, что камера-люцида, снаряд из трехгранного стекла, уменьшающий природный вид и служащий для срисовки его. Камера-обскура, снаряд ящиком, похожий на камеру-клару, но уменьшающий изображение внешних предметов на бумаге, как камера-люцида.
Толковый словарь живого великорусскаго языка Владимiра Даля
Предисловие. Мост над бездной
«…Из самих этих промахов нечаянно ткется паутина, которой череда моих ответных оплошностей оплетает меня, заставляя исполнить назначенное…»
Владимир Набоков, «Смотри на арлекинов!»
В нашем сегодняшнем мире, когда со всех его сторон так настырно проповедуется отмена всего «инакого», всего «враждебного», в том числе — и особенно — в культуре, состояние которой всегда является отражением болезней социума. Когда на одной стороне расколовшегося универсума «отменяют» театры, концерты и в целом «гражданское общество» с жалкими остатками так тяжко завоеванных когда-то свобод, а на другой — что-то там ляпнувшую «не подумав» Джоан Роулинг и иже с ней. Когда одна сторона запрещает все «чуждое и враждебное» вплоть до соцсетей, медиа и сериалов, не говоря об академических связях, которые нужны науке как воздух, а другая призывает «полностью отменить» чью-то «во всем виновную» культуру…
Как быть с такими фигурами, как русско-американский писатель Владимир Набоков? «Машеньку» которого читает в московском метро прелестнейшая девушка — сама как эта Машенька, а в парижской подземке прыщавый юнец с зачитанным до дыр и пятен карманным изданием Lolita под мышкой чуть не сбивает тебя с ног.
Набоков… Имя это давно стало эталоном литературного вкуса как «по обеим сторонам Атлантики», где он давно уж божок, так и на Родине, где его чтут ничуть не меньше, хоть и упрекают иногда в «декоративности» и приводят в пример романы Тургенева и Куприна, рассказы Чехова и Бунина. А некоторые напрочь отказывают ему в признании из-за великого русского литературного дуумвирата, который англосаксы шутливо, но уважительно прозвали Tolstoevsky. И до которого он «не дотягивает». На вкус и цвет, как говорится.
Но вот уже в ощетинившейся как еж стране, противостоящей всему миру, появились считающие его «перебежчиком» и «вражиной» — велика твоя ирония, господи. Как был врагом, получается, так им и остался? И не зеркальное ли это отражение помешательства, овладевшего всем нашим — где-то «просвещенным», а где-то и «не очень» — миром?
Все те долгие советские годы его не печатали. Годы без Набокова. А ведь как хотелось именно тогда его читать! В нашей семье с какой-то особой гордостью и «изяществом» стояло на полке его первое советское (!) четырехтомное издание 1990-го года. Понравилось бы оно «Самому»? Иллюстрации там были немного «массовые» — даже вульгарные, будем честны, с гологрудыми прелестницами, в духе свободного перестроечного времени. Бумага простая, серо-желтая, убогая, можно сказать. Но уж точно бы польстило. Он о таком и не мечтал.
Bbj, CC BY-SA 4.0, https://commons.wikimedia.org
И, коль времена наши по слишком многим причинам так темны и безрадостны, да здравствует путешествие в ностальгию. И — в Россию. Не в «прекрасную Россию будущего», о которой так назойливо твердят рвущиеся к власти молодые и не очень политики. И уж точно не в истерзанную угрюмой «стабильностью» Россию настоящего — мы не бежим ее и не презираем, нам бесконечно жаль, что «зерцало сие чадит нещадно и гримасами жуткими кривляется». И даже не в Россию прошлого, которую так любят идеализировать наивные поклонники «старорежимности» — помимо Аксакова, мы помним и Салтыкова-Щедрина.
А в ту Россию, что нам завещал Набоков — которая существует только в его произведениях, эфемерную, хрупкую, и — такую реальную. Ведь, как это ни странно, с годами она становится все ближе. И — дороже.
