Зима была печальна и жестока,
Свирепствовала всюду голодуха.
Стонали люди в тягостном кошмаре
И умирали с голоду, как мухи.
По всем дорогам можно было видеть
Убийственные страшные картины:
Валялись трупы мерзлых проходимцев,
Как дровяные пни иль комки глины.
В глухих деревнях многие семейства
За раз все вместе или в одиночку
Беспомощно и тихо умирали,
Поставив над собой крест и точку.
А утром председатель исполкома
С толпой крестьян, закутанных в тулупы,
Сбирал подводой из домов несчастных
Окоченелые худые трупы.
И в городах на кладбищах печальных,
Не успевая вырывать могилы,
Копали ямы большего размера
И мертвецов в них, как навоз, валили.
Обычным делом было очень многих
Грабеж, убийство, воровство, мошенство
А некоторые, безумцы явно,
Сознательно дошли до людоедства.
А сколько мук голодного томленья
Пришлось мне испытать за зиму эту.
Я чуть не умер в холоде голодном,
Но, знать, не суждена мне смерть — поэту.
Два месяца зимы холодной
Провел в дороге на подводах,
В разъездах в Оренбургском крае,
В нужде, печали и страданьях.
***
Место действия — Бузулукский уезд Самарской губернии, время — начало двадцатых годов. Страшное время. В Поволжье голод. Съедено все. В деревнях нет животных. Никаких. Даже собак и кошек. Теперь это тоже еда. Иногда и люди — тоже еда. Случаи людоедства — не выдумка. Власти отлавливают людоедов, фотографируют — вместе с частями человеческих тел, которые те не успели приготовить и съесть. Но и сами крестьяне отлавливают и убивают людоедов — все-таки и в этих условиях они не могут простить последнего шага за грань человечности.
Голод в Поволжье. Листовка, обличающая людоедов.
Мысли выживших — только о еде. Мертвых сваливают на кладбищах в кучи, чтобы похоронить весной. У живых нет сил копать мерзлую землю. Возле груд мертвецов — сторожа: трупы могут украсть и съесть.
Плохо везде, но Бузулукский уезд — один из настоящих эпицентров голодного взрыва. В деревнях пустые дома без крыш — потому что солома это тоже еда. Кто не умер — тот пытается бежать. Изможденные, похожие на скелеты беженцы забивают вокзалы и пристани.
В Бузулукском уезде работают квакеры — организация «Международная помощь друзей». Их миссия прибыла в Бузулук еще до Февральской революции и большевистского переворота: идейные пацифисты, считавшие своим призванием помощь тем, кто страдает, решили облегчить жизнь многочисленным беженцам из западных губерний, которых Первая Мировая выгнала в хлебное тогда Поволжье. Так и остались, и советская власть не мешала им действовать.
Когда начался жуткий трехлетний голод, помочь Советской России хотели и Фритьоф Нансен, и Герберт Гувер со своей «Американской администрацией помощи» (АRА). Но от звезд мирового масштаба Советы ждали подвоха, скандала, критики, возможно, — попыток вмешательства в государственные дела. Покушения на суверенитет, как теперь бы сказали. Их долго мурыжили и разрешили работать, только когда поняли, что Поволжье может попросту обезлюдеть. Совсем.
От тихих сектантов, которых не заботил даже религиозный прозелитизм, ничего такого не ждали. Хотят спасти — пусть спасают. И они продолжили спасать. Везли продовольствие из Лондона и из Америки, организовывали пункты вакцинации — где голод, там и болезни. Некоторые навсегда остались с теми, кому пытались дать шанс, на кладбищах в Бузулуке.
Голод в Поволжье. Грузовик квакеров с зерном. Фото: Courtesy Friends Historical Library of Swarthmore College.
Памятник им собирались поставить, но, кажется, так и не собрались. За подробностями интересующихся отсылаю к книге Сергея Никитина «Как квакеры спасали Россию».
