Черносотенная демонстрация в Одессе, 1905 год
Фото: Wikipedia / Illustrated London News magazine
С каждым днём всё очевиднее становится тот колоссальный урон, что нанесло России безумное решение действующих властей вторгнуться в Украину. Безумное решение — и столь же неадекватная решимость продолжать явно гибельное дело. И мало кто обращает внимание на своего рода моральную победу Кремля. Набившие оскомину разговоры про скрепы, духовность и особый путь с удовольствием перенял и враждебный лагерь — разумеется, с противоположными коннотациями и оценками.
Стали уже привычными рассуждения в духе: сперва у русских было два столетия ордынского ига, потом 350 лет самодержавия и крепостничества, затем ещё почти век советского тоталитаризма. И вишенка на торте — 30 лет с несменяемым президентом и его нескрываемой тягой загнать как можно больше людей в причудливый лор из карт XVII века, цитат Ильина и пионерских галстуков. Может ли здесь хотя бы на уровне допущения возникнуть что-то более-менее светлое и гуманное? Ведь от осинки не родятся апельсинки.
Опыт истории показывает обратное. В те периоды, когда российское государство понижало градус монструозности, его жители демонстрировали и умение пользоваться демократическими институтами, и способность к самоорганизации, и желание самостоятельно находить истину — вопреки устоявшимся предрассудкам и воле властей. Иначе говоря ко всему тому, в чём им отказывают и условный Z-лагерь, и те, кого сейчас принято называть белыми пальто.
Одним из показательных примеров здесь служит прошедший в 1911–1913 годах в Киеве процесс Менделя Бейлиса. Тогда имперские власти при поддержке ультраправых пытались консолидировать народ вокруг пещерного антисемитизма — и встретили широкий отпор людей самых разных взглядов и социального статуса. А уже сложившийся в России тех лет институт независимых судов поставил огромный знак вопроса над всей черносотенной авантюрой. И который вскоре сменился жирным восклицательным: «Невиновен!».
Последний бой мирного времени
28 октября 1913 года сердце необъятной Российской империи билось в нынешней украинской столице Киеве. Точнее даже не во всём тысячелетнем городе на Днепре, а одном из его древнейших районов, Подоле. Там в Окружном суде не просто выносили приговор по резонансному уголовному делу.
Коллегии присяжных полагалось поставить точку в двухлетней эпопее, за которой следила вся страна — деле Менделя Бейлиса.
Обвинение считало этого киевского еврея виновным в якобы носившем ритуальный характер убийстве Андрея Ющинского, подростка из православной семьи. Защита же утверждала, что любые разговоры о причастности Бейлиса к чудовищному преступлению — вымысел от начала до конца, основанный на дремучих предрассудках.
Общая картина заседания суда, 1913 год
Изображение: Wikipedia / Кадулин В.Ф.
Затянувшийся поединок двух сторон сильно нервировал и без того беспокойное российское общество тех «межреволюционных» лет. Власти небезосновательно полагали, что любой вердикт чреват непредсказуемыми последствиями. Во всех губерниях, вплоть до Дальнего Востока, полиция получила строгие циркуляры. Стражам правопорядка полагалось следить за улицей и немедленно пресекать, как считалось, неизбежные беспорядки под любыми лозунгами.
И вот, наконец, в Киеве наступил момент истины. Присяжные после совещания возвращались в зал. Уже вечерело: колокола соседних храмов созывали прихожан на всенощную. Многие тогда сочли это дурным знаком, ведь церковный звон редко когда в истории сулил добро евреям. Ещё больше тревог у сочувствовавших Бейлису вызывал состав самого жюри. Власти явно нарочно собрали в нём тех, кого считали восприимчивыми к юдофобии.
«Первое впечатление, испытанное всеми решительно, было недоумение перед данным составом скамьи. Присяжные судившие Бейлиса, являли картину глухого захолустья, представленного полуграмотными крестьянами и мещанами»
— Владимир Набоков, российский либеральный политик, на процессе — доверенное лицо Бейлиса
Вдобавок, членам жюри на нужное решение недвусмысленно намекнул председатель суда Фёдор Болдырев. Открыто сочувствовавший обвинению юрист намеренно иезуитски составил два вопроса, на которые предстояло ответить присяжным:
- о самом факте убийства Ющинского и одновременно о его заявленном прокурором месте и способе;
- о виновности Бейлиса.
Болдырев искусно расставил силки. Выходило, что ответить «нет» на первый вопрос становилось невозможным — не отрицать же, что два с половиной года назад на киевской окраине нашли окровавленный труп 13-летнего Андрея. Но признание факта автоматически означало и согласие с официальной ритуальной версией случившегося, а, следовательно, и «да» на второй вопрос. Ведь кто, как не еврей Бейлис, мог убить христианского мальчика таким изуверским способом?
Старшина присяжных Макар Мельников не вызывал особого доверия у защиты. Маленький рост, поношенный тёмный костюм, подчёркнутое подобострастие к судьям и прокурору — типичные манеры и облик мелкого бюрократа из провинции, которым Мельников, впрочем, и являлся.
Присяжные заседатели на процессе Бейлиса, 1913 год
Изображение: Wikipedia
Но 28 октября 1913 года в осанке этого человека неожиданно появилось своего рода величие. Как вспоминали очевидцы, на оглашении приговора Мельников держал свой карандаш будто маршальский жезл. Предсказуемо ответив «да» на первый вопрос, старшина неспешно перешёл ко второму:
«Виновен ли подсудимый в сообщничестве с другими лицами, не обнаруженными во время следствия, побуждаемый религиозным фанатизмом, в предумышленном убийстве мальчика Андрея Ющинского? Схватил ли он его и потащил ли он находящегося там Ющинского к одному из зданий кирпичного завода?»
Мельниковское «Нет, не виновен» повергло большую часть зала в оцепенение, мигом сменившееся на безудержный восторг. Невесело выглядели лица лишь тех немногих, кто представлял обвинение или сочувствовал ему. Как так, провалить такое политически важное дело, да ещё и в какой год — 300-летия воцарения Романовых!
Едва ли тогда кто-то мог подумать, что этот юбилей для династии выйдет последним, и дело Бейлиса так и останется последним крупным событием для царской России мирных лет — перед великой войной, революцией 1917 года и затяжной гражданской смутой.
