Радуга над Красной площадью
Jiang Kehong/Xinhua/
Представьте себе, что в стране и в мире все еще существуют чудаки, неизменно и ужасно, разумеется, комически изумляющиеся тому, что в экстремизме или, пуще того, в оправдании терроризма или в дискредитации действий можно обвинить что угодно, кого угодно и по какому угодно поводу. И что на основании такого натянутого, как презерватив на школьный глобус, обвинения можно ту или иную организацию назначить «экстремистской» или «нежелательной».
Слово «нежелательный», кстати, — слово не только в юридическом, но и в самом бытовом смысле необычайно уязвимое, потому что вызывает на порядок больше вопросов, чем дает ответов. Бывают слова, чья семантика предательски ускользает, если они не подкреплены соответствующими дополнениями.
Чаще всего это бывают переходные глаголы, лишенные объекта. Это, — как помнят все, кто постарше, — очень любил последний генсек СССР Горбачев. «Мы тут с товарищами обменялись», — с незабываемой интонацией говорил он, не упомянув о том, чем именно обменялись товарищи. Или «Сядьте, Андрей Дмитриевич. Вам дадут».
Так же и с «нежелательным». Нежелательным, простите, для кого?
При государственных режимах, склонных к тотальности и гомогенности всех сторон общественной жизни, такие вопросы представляются неуместными. По умолчанию предполагается, что «нежелательно» для «нас». Если же на кончике вашего языка возникнет невзначай предательский вопрос «для кого это для нас?», прикусите на всякий случай язычок. «Мы» это народ! Что? Непонятно? Тогда на выход!»
На самом деле никого никакой «народ» не интересует, а самым правильным и понятным ответом на вопрос «для кого нежелательно», будет традиционный русско-советский ответ, ответ вообще на все вопросы трудно постижимого бытия. Этот ответ, сопровождаемый характерным чекистским прищуром, звучит как «для кого надо», и дополнительных вопросов не предполагает.
Формула «для кого надо» — родная сестра не менее универсальной формулы, также дающей ответы на все вопросы типа «почему нельзя?» Эта формула звучит как «Не положено». Она хорошо понятна образцовому советскому и пост-советскому человеку, но трудно постижима для носителя иного языка, иного социального опыта и, соответственно, иного сознания.
Так или иначе, но начальственный гнев до сей поры был направлен в сторону институций или отдельных физических лиц, чье реальное существование все же не подвергалось сомнению.
Но к тому, что можно, оказывается, применять различные санкции и репрессии по отношению к организациям, в природе вовсе не существующим, привыкнуть поначалу будет трудно. Потом, видимо, придется привыкать и к этому. А пока — трудновато, да.
В мире, где рулит хтоническое мракобесие, такие аргументы, как «невозможно запретить и подвергнуть репрессии несуществующую организацию», не работают. Как это невозможно! Почему невозможно! Все возможно!
Ранние чекисты тоже, между прочим, любили разоблачать несуществующие организации. Но они их по крайней мере сами придумывали и сами создавали, чтобы потом самим же их разоблачить и разгромить.
А нынешние даже и этого не делают. Зачем? Кого стесняться-то! Мы же у себя дома! Прочь предрассудки!
В общем-то, дело не в грамматических тонкостях и не в прочих трагикомических казусах современной российской юридической практики, а в том, что речь идет все о том же — о ненависти.
Гомофобия как одна из многочисленных и сменяющих друг друга в общественном сознании (точнее, бессознании) проявлений ксенофобии является на сегодняшний одной из наиболее болезненных и, так сказать, горячих точек. А ксенофобия, — я в этом убежден, — есть самое, пожалуй, мрачное зло, там и сям наваленное тяжелыми бревнами или ржавыми рельсами поперек истории.
Я помню времена, когда «общественная мораль» была до глубины души оскорблена поочередно узкими брюками, рок-н-роллом, короткими юбками, длинными волосами, шортами, панковскими ирокезами и абстрактными картинами. А теперь вот — это. Со временем меняются лишь объекты, а бродящая в мрачных глубинах подсознания иррациональная ненависть ищет и находит новые.
Мракобесие, какие бы разнообразные формы и позы оно ни принимало, питается, как шакал падалью, исключительно ненавистью. А живо оно неугасающей страстью к установлению поперек естественного потока всевозможных заграждений, подобно тому, как мальчики лет восьми-девяти любят располагать щепочки, спички и сигаретные окурки поперек апрельских ручейков и смотреть, что получится .
В фольклоре, как и в общественной жизни во все времена идет то угасающая, то разгорающаяся борьба свободы с несвободой.
Старая частушка, например, поется именно о свободе:
Нам хотели запретить
В Рощу Марьину ходить.
Какие запретители!
А на … не хотите ли?
Но в наши дни она, наткнувшись с разбегу на широко известный образец другого фольклорного жанра, а именно на поговорку, в соответствии с которой «против лома нет приема», если и не умолкает, то переходит на шепот.
А страстным «запретителям», слава богу, всегда есть, где развернуться. Человечество к их радости накопило достаточное количество образцов мировой и отечественной культуры. Запрещай-не хочу!
А еще лучше, поверив в собственное «законодательное» всесилие, обратиться к природным явлениям…
Я рос в пятидесятые годы, в годы торжества единственно верного мичуринско-лысенковского учения. Во дворе школы, куда я поступил в 1954 году, стоял небольшой бюстик Мичурина с цитатой из него же: «Мы не можем ждать милости от природы. Взять их у нее — наша задача».
Все мои детство-отрочество-юность прошли под бравурный аккомпанемент речей, книжек, спектаклей, кинофильмов и песен про «победу над Солнцем» — про ГЭСы, про кукурузу в Заполярье, про повороты рек с севера на юг, а потом обратно.
Впрочем, наши законодатели-запретители на природу уже недвусмысленно посягнули. Эти их новые, извините, законы, в общем-то, тоже имеют отношение к природе. К человеческой природе.
Но останавливаться на этом не следует. Милостей от природы ждать не надо — хрен дождешься.
Подсказывать им не хочется, но не запретить ли, например, радугу как наглую и вызывающую пропаганду сами понимаете чего? Впрочем, радугу и без того крайне редко удается увидеть в местах с плохой экологической ситуацией.
