«Что у нас сегодня на обед? Русская медвежатина». Немецкая карикатура на Брестский мир, 1918

«Что у нас сегодня на обед? Русская медвежатина». Немецкая карикатура на Брестский мир, 1918

Изображение: Wikipedia / Trier

Брестский мир — одно из самых странных событий в отечественном прошлом. С одной стороны, это вроде как исключительно позорная страница для истории России. Никогда больше руководство нашей страны не шло на настолько унизительный договор c какой-либо иностранной державой: уступка гигантской территории, потеря львиной доли промышленности и отказ от вооружённых сил.

С другой, всё это будто бы прошло без каких-либо осязаемых последствий — спустя полгода сомнительный договор утратил всякое значение. Правда, и совсем бесследным Брест для страны не остался. Своего рода «памятниками» этому соглашению до сих пор служат столичный статус Москвы и особая роль органов госбезопасности в новейшей истории России.

Однако в контексте происходящих в наши дни событий куда ценнее главный брестский урок. В затяжной войне сторона, которая оттягивает подписание мира с расчётом на более приемлемые условия, рискует получить на подпись фактическую капитуляцию. Большевикам в 1918-м отскочить удалось. Но получится ли у нынешних хозяев Кремля?

Восторги в канун катастрофы

После тридцати лет для мужчины всё только начинается. Зимой 1918 года это наверняка бы с жаром подтвердил Лев Троцкий. Вечный арестант, беглец, эмигрант и фрондёр сам себе сделал прекрасный подарок на 38-летие — организовал успешное Октябрьское восстание в Петрограде. Потом настал черёд ярких заявлений, шумных митингов и яростной борьбы со всеми противниками.

Лев Троцкий в Бресте, декабрь 1917 года

Фото: Wikipedia / Spiegel

В новом правительстве Троцкому поручили иностранные дела. С привычной эффектностью он провозгласил отказ от тайной дипломатии и призвал всех участников Первой мировой к немедленному миру без аннексий и контрибуций. В середине ноября 1917 года переговорщики в белорусском Брест-Литовске достигли перемирия с Центральными державами, бывшими противниками России по войне. В декабре немецкие и австрийские дипломаты публично одобрили мирные инициативы своих визави.

«Наша революционная дипломатия имеет первый крупный успех. Невооружённая революция пошла в стан врагов и говорила с ними не только как с равными, но и как с подвластными. Империализм получил роковой удар».

Исаак Штейнберг, левый эсер, первый советский нарком юстиции

Троцкий снова чувствовал себя победителем. 14 декабря 1917 года на заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) Советов, аналоге парламента в новой России, он заявил, что Германия и её союзники приняли условия советской власти. Насмешники и враги, утверждавшие, что немцы не сядут с большевиками за один стол, посрамлены, подчёркивал довольный оратор.

Зал встретил его речь искренней овацией, восхищались даже небольшевистские депутаты.

Последовавшие события несколько поубавили оптимизма у коммунистов и их союзников. Выяснилось, что у Германии и Австрии своё понимание и демократического мира, и самоопределения народов, неприемлемое для многих большевиков. Между Лениным и его соратниками вспыхнули ожесточённые дискуссии. Троцкий же сохранял спокойствие, намеренно оттягивал подписание полноценного мира и не сомневался в своих картах. Воевать с Германией мы не можем, но и она против нас — тоже. Революция в Берлине неминуема, так что не нужно ни мира, ни войны, а армию следует распустить, уверял он.

Братание немецких и русских солдат, зима 1918 года

Фото: Wikipedia / неизвестный автор

28 января 1918 года в Бресте революционер бросил эти условия в лицо оппонентам на новом раунде переговоров. В Петроград он возвращался триумфатором. Вероятность немецкого наступления Троцкий оценивал лишь в 10%. Большинство товарищей с ним соглашались. Но 16 февраля, спустя всего шесть дней, грянул гром.

Зимой 1918 года советские власти перевели Россию с юлианского на григорианский календарь. За 31 января последовало сразу 14 февраля.

Германия оповестила «хитрого» противника о выходе из перемирия и начале наступления вглубь России. А новые условия мира, выдвинутые Берлином, куда больше напоминали безоговорочную капитуляцию. Прежние оптимистические прогнозы Троцкого и других советских деятелей оказались самообманом.