«Что у нас сегодня на обед? Русская медвежатина». Немецкая карикатура на Брестский мир, 1918
Изображение: Wikipedia / Trier
Брестский мир — одно из самых странных событий в отечественном прошлом. С одной стороны, это вроде как исключительно позорная страница для истории России. Никогда больше руководство нашей страны не шло на настолько унизительный договор c какой-либо иностранной державой: уступка гигантской территории, потеря львиной доли промышленности и отказ от вооружённых сил.
С другой, всё это будто бы прошло без каких-либо осязаемых последствий — спустя полгода сомнительный договор утратил всякое значение. Правда, и совсем бесследным Брест для страны не остался. Своего рода «памятниками» этому соглашению до сих пор служат столичный статус Москвы и особая роль органов госбезопасности в новейшей истории России.
Однако в контексте происходящих в наши дни событий куда ценнее главный брестский урок. В затяжной войне сторона, которая оттягивает подписание мира с расчётом на более приемлемые условия, рискует получить на подпись фактическую капитуляцию. Большевикам в 1918-м отскочить удалось. Но получится ли у нынешних хозяев Кремля?
Восторги в канун катастрофы
После тридцати лет для мужчины всё только начинается. Зимой 1918 года это наверняка бы с жаром подтвердил Лев Троцкий. Вечный арестант, беглец, эмигрант и фрондёр сам себе сделал прекрасный подарок на 38-летие — организовал успешное Октябрьское восстание в Петрограде. Потом настал черёд ярких заявлений, шумных митингов и яростной борьбы со всеми противниками.
Лев Троцкий в Бресте, декабрь 1917 года
Фото: Wikipedia / Spiegel
В новом правительстве Троцкому поручили иностранные дела. С привычной эффектностью он провозгласил отказ от тайной дипломатии и призвал всех участников Первой мировой к немедленному миру без аннексий и контрибуций. В середине ноября 1917 года переговорщики в белорусском Брест-Литовске достигли перемирия с Центральными державами, бывшими противниками России по войне. В декабре немецкие и австрийские дипломаты публично одобрили мирные инициативы своих визави.
«Наша революционная дипломатия имеет первый крупный успех. Невооружённая революция пошла в стан врагов и говорила с ними не только как с равными, но и как с подвластными. Империализм получил роковой удар».
— Исаак Штейнберг, левый эсер, первый советский нарком юстиции
Троцкий снова чувствовал себя победителем. 14 декабря 1917 года на заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) Советов, аналоге парламента в новой России, он заявил, что Германия и её союзники приняли условия советской власти. Насмешники и враги, утверждавшие, что немцы не сядут с большевиками за один стол, посрамлены, подчёркивал довольный оратор.
Зал встретил его речь искренней овацией, восхищались даже небольшевистские депутаты.
Последовавшие события несколько поубавили оптимизма у коммунистов и их союзников. Выяснилось, что у Германии и Австрии своё понимание и демократического мира, и самоопределения народов, неприемлемое для многих большевиков. Между Лениным и его соратниками вспыхнули ожесточённые дискуссии. Троцкий же сохранял спокойствие, намеренно оттягивал подписание полноценного мира и не сомневался в своих картах. Воевать с Германией мы не можем, но и она против нас — тоже. Революция в Берлине неминуема, так что не нужно ни мира, ни войны, а армию следует распустить, уверял он.
Братание немецких и русских солдат, зима 1918 года
Фото: Wikipedia / неизвестный автор
28 января 1918 года в Бресте революционер бросил эти условия в лицо оппонентам на новом раунде переговоров. В Петроград он возвращался триумфатором. Вероятность немецкого наступления Троцкий оценивал лишь в 10%. Большинство товарищей с ним соглашались. Но 16 февраля, спустя всего шесть дней, грянул гром.
Зимой 1918 года советские власти перевели Россию с юлианского на григорианский календарь. За 31 января последовало сразу 14 февраля.
Германия оповестила «хитрого» противника о выходе из перемирия и начале наступления вглубь России. А новые условия мира, выдвинутые Берлином, куда больше напоминали безоговорочную капитуляцию. Прежние оптимистические прогнозы Троцкого и других советских деятелей оказались самообманом.