Коммерсантъ / Кирилл Кухмарь
Скандал вокруг часов пресс-секретаря президента России, оцененных в сумму более €600 тысяч, – естественный ресурс для политической оппозиции. Возмущение тем, что выглядит как коррупция, составляет ядро оппозиционной повестки наряду с другими злоупотреблениями властью – кумовством, фальсификациями и пр. Однако чем выше осознание несправедливости и чем больше у населения претензий к действующему режиму, тем менее охотно он будет делиться властью.
Эмпирический анализ отечественного политолога и экономиста Андрея Захарова, посвященный 101 автократии, существовавшей в мире за последние полвека, показал, что более 80% политических долгожителей оказываются не способны уйти в результате конституционных процедур. Причем далеко не у всех из них до конца остается «жажда власти» – многие были бы вовсе не против отдать бразды правления в другие руки, но только в том случае, если этими руками их потом не отправят на скамью подсудимых. Страх расплаты за собственные деяния является сильнейшим стимулом к удержанию власти в современных диктатурах.
В недавнем анализе Иван Любимов уже рассмотрел, как такой инстинкт самосохранения диктатора влияет на экономику страны, однако следует учитывать и чисто политическую перспективу проблемы. Американские политологи Милан Сволик и Шаун Ларк показывают, что конституционный переход к поставтократии возможен только при одновременном выполнении двух условий: наличие значительного потенциала политической мобилизации у оппозиции и минимальный «багаж преступлений», совершенных текущей элитой, к которому относятся не только кровавые расправы над оппозицией, но и все то, что убеждает людей в торжестве несправедливости. Чем больше этот багаж, тем тяжелее будет идти торг между оппозицией и элитой по поводу гарантий мирной старости для последней. И чем уже пространство для такого торга, тем скорее режим будет изо всех сил цепляться за власть, а оппозиция будет стремиться вырвать эту власть силой – революцией и трибуналом.
Но, как показывает мировая история, у такого пути есть и альтернативы, и не только в «цивилизованной Европе», но и, например, в Южной Африке. Президент Хастингс Банда захватил власть в Малави сразу после обретения ею независимости в 1964 году. Не дав собраться с мыслями оппонентам, он крайне жестко подавил их мятежи в 1965–1967 годах и закрутил гайки: уничтожил глав оппозиции, установил тотальный контроль над СМИ, создал системы судов, которые за сутки выносили смертные приговоры неугодным. На протяжении 1970–1980-х годов Банду засасывала воронка, которую он сам и породил: багаж преступлений тянул его вниз. Тем не менее после краха малавийской экономики в 1990-е новой оппозиции удалось мобилизоваться, провести многопартийные выборы и отстранить Банду от власти. Бескровно это произошло только потому, что контрэлита гарантировала 90-летнему диктатору спокойную старость, пусть даже на чужбине – в ЮАР. Банда не просто не преследовался на родине, но еще и был с почестями похоронен там в 1997 году.
Getty Images / Keystone
Возвращаясь к России, мы видим, что со вторым условием преодоления дилеммы автократа (накопленным «багажом преступлений») проблемы имеются, но они не носят критический характер. «Коллективный Путин» еще не перешел черту: оппозиция вычищена, но жива, массовая истерия и более жесткие методы давления на инакомыслящих только вводятся в оборот. Единственное, что российская политическая элита уже безвозвратно утратила, так это шанс обеспечить себе беззаботную политическую пенсию в другой стране. С союзниками у России туго. После Крыма, санкционных списков и бряцания ядерным оружием вряд ли какое-либо государство (может быть, за исключением КНДР или Сирии) предоставит убежище нынешним лидерам Кремля.
Но основная проблема кроется не в этом.