Воспитанники филиала Нахимовского военно-морского училища на церемонии открытия памятника императору Александру III. Фото: Михаил Метцель / ТАСС

Воспитанники филиала Нахимовского военно-морского училища на церемонии открытия памятника императору Александру III. Фото: Михаил Метцель / ТАСС

Депутат Госдумы писатель Сергей Шаргунов, комментируя открытие ливадийского памятника Александру III, назвал исторической заслугой этого царя строительство Транссиба, но не просто Транссиба, а «Транссиба, по которому в конце 1941 года в столицу прибыли спасительные дивизии» – такое комичное уточнение в духе «деды воевали», но (здесь надо отдать должное словесному или историческому чутью депутата) именно на таких гласных и негласных оговорках и держится сегодня вся связь российской современности с историей. Поставив все на воевавших дедов, постсоветская Россия, у которой и без того были сложные отношения с историческим прошлым, оказалась в очень неудобном положении.

Здесь, пусть и в фарсовой, пародийной форме, воспроизводится главная проблема советского историзма, когда большевики сначала отказались от карамзинского исторического прошлого, а потом на протяжении всей своей эпохи регулярно обращались к нему, подгоняя под него свои изначальные представления о прогрессивном и правильном. Даже неоимперство Сталина, бывшее ужасом любого старого большевика, не выходило за пределы этого принципа – если бы Сталин вдруг захотел реабилитировать и канонизировать в качестве национальных героев, скажем, Аракчеева или Победоносцева, то и в этом случае ему и его идеологам пришлось бы придумывать какую-нибудь хитрую концепцию. Каким бы всесильным диктатором и волюнтаристом ни был Сталин, каждый раз, когда у него возникала потребность поместить в советский пантеон какого-нибудь дореволюционного деятеля, этому деятелю придумывали прогрессивную биографию, даже если он сам был царем, как Петр I или Иван Грозный, причем реабилитировать последнего всерьез Сталину не удалось, царь был настолько одиозен, что даже Эйзенштейн не помог.

Владимир Путин тоже кажется всесильным, но и он вынужден существовать в той системе исторических координат, которая сложилась частью при его участии, частью до него, частью сама собой. Конечно, она менее стройна и концептуальна, чем советская версия истории, но она существует и даже наказывает тех, кто пытается нарушать ее правила, – до сих пор на слуху неудачные опыты с мемориальными досками в честь Маннергейма и Колчака, причем Маннергейму не помог даже влиятельнейший Сергей Иванов, бывший то ли инициатором, то ли покровителем инициаторов установки такой доски, и показательно, что амбиции сторонников Маннергейма разбились в конечном счете о тех же воевавших дедов – маннергеймовская Финляндия участвовала в блокаде Ленинграда, и в путинской России это исключает какие-либо почести финскому маршалу, даже если власть сама готова эти почести оказать.