Фото: Kaveh Kazemi / Getty Images
Репутация российских официальных социологов совсем не такова, чтобы вчитываться в называемые ими проценты и на их основани делать выводы о состоянии российского общественного мнения. Скорее к ним нужно относиться так, что в конкретный момент официальные социологи или покровительствующая им власть хотят, чтобы российское общество считало, будто его мнение описывается теми цифрами, которые приведены в результатах очередного опроса. И именно в этом смысле данные вциомовского опроса о гражданской войне кажутся сенсационными – когда Николай II опережает по популярности Сталина, это интересно не в том смысле, что общество вдруг предпочло старого доброго монарха коммунистическому диктатору, а в том, что нам об этом решили сообщить, ставя нас перед фактом – смотри, мол, общество, теперь ты думаешь так.
Массовая симпатия к Сталину – одна из констант общественного мнения постсоветской России. Государственный антисталинизм конца восьмидесятых был, может быть, самым спорным с точки зрения общественного мнения проявлением позднесоветского и раннего постсоветского идеологизма – на рубеже восьмидесятых и девяностых неприятие Сталина было одной из базовых основ официальной риторики, но уверенности в том, что эта риторика может найти какой-то массовый отзыв в обществе, не было ни у кого. Борис Ельцин за годы своего президентства ни разу не отозвался о Сталине негативно, и чем сильнее укреплялась постсоветская властная вертикаль, тем нейтральнее была позиция российского государства по отношению к Сталину. Пиком официального неприятия Сталина даже по сравнению с перестройкой остались тоталитарные времена Хрущева, когда сама партийная этика не позволяла даже убежденным сталинистам прямо оспаривать решения XX и XXII съездов КПСС, списавших на Сталина все трагические страницы советской истории. И даже в конце восьмидесятых официальным идеологам перестройки повторить хрущевский трюк не удалось – антисоветские радикалы, воспитанные Солженицыным и Венедиктом Ерофеевым (как бы странно это сейчас ни звучало, но о значении «Маленькой ленинианы» публично говорили такие лидеры общественного мнения, как, скажем, Евгений Евтушенко), были склонны списывать советские безобразия прежде всего на Ленина, а советские ультраконсерваторы по мере демократизации, наоборот, последовательно избавлялись от советских паттернов, касавшихся сталинизма. Наступившая свобода позволяла им не считать криминалом то «предательство ленинских норм», в котором его обвиняли на XX съезде, и Сталин начала девяностых, Сталин газеты «Завтра» и журнала «Молодая гвардия» – это был уже не коммунистический лидер, а скорее наследник русской монархической традиции, православный империалист, воспользовавшийся большевизмом для отстаивания и укрепления каких-то вечных с точки зрения российской истории государственных основ и ценностей.
