Рамзан Кадыров и Игорь Сечин во время встречи с наследным принцем Саудовской Аравии Мухаммедом бин Салманом Аль Саудом в Кремле. Фото: Алексей Дружинин / пресс-служба президента РФ / ТАСС
Нефтяные войны происходят довольно редко. Обычно они длятся недолго, но имеют серьезные экономические и политические последствия. Нефтяная война между Саудовской Аравией (КСА) и Россией спровоцировала крупнейший обвал цен на нефть со времен войны в Заливе 1991 года. Нынешняя война необычна еще и тем, что проходит во время одного из сильнейших в истории кризисов спроса и на фоне пандемии коронавируса COVID-19.
Расстановка сил
Нынешняя ценовая война началась 9 марта с объявления Эр-Риядом о резком увеличении добычи нефти и одновременном снижении цен на нее на $6–8 за баррель. Накануне Москва отказалась продлевать соглашение ОПЕК+ на саудовских условиях. Невольным пассивным участником войны стали США или, вернее, сланцевый сектор, которым недовольны все, кто добывает нефть традиционным способом.
После 9 марта все участники сделки ОПЕК+ дружно бросились наращивать добычу нефти. Россия пообещала, к примеру, нарастить ее на 0,5 млн бар./день, а Саудовская Аравия – довести в апреле-мае до 12,3 млн бар./день, а затем, еще через несколько лет – до 13. Абу-Даби готов увеличить добычу с 3 млн бар./день до 4 млн. Ирак намерен прибавить 350 тысяч бар./день, Нигерия – 100 тысяч, Кувейт – 250 тысяч.
Заявление Эр-Рияда 9 марта произвело вполне понятный шок и одновременно вызвало недоумение. Объявляя войну России, саудиты, конечно, держали в уме и других не менее, а, возможно, и более опасных конкурентов – американских сланцевиков.
Эта попытка убрать с рынка сланцевый сектор США не первая. Нечто подобное происходило в 2014–2016 годах. Отличием событий шестилетней давности является то, что Россия тогда в нефтяной войне не участвовала и оставалась наблюдателем.
