Кадр из фильма «Нэшвилл» (1975)
25 декабря 2020 года, накануне Рождества, в 6:30 утра, в самом центре столицы штата Теннесси, городе Нэшвилл раздался страшный взрыв. За час до этого у припаркованного на Второй улице напротив здания AT&T трейлера включилась ретрансляционная система. Сначала жители соседних домов были разбужены несколькими громкими автоматными очередями, а потом смоделированный компьютером женский голос объявил: «Все ближайшие здания должны быть немедленно эвакуированы! Если вы слышите это сообщение, немедленно эвакуируйтесь! Не приближайтесь к этой машине!» Дальше шло предупреждение, что в машине бомба, которая скоро взорвется, после чего из динамиков зазвучала песня Петулы Кларк «Даунтаун», весьма популярная в 1964 году: «Когда тебе тревожно, поезжай в даунтаун, тебя успокоит весь этот шум и суета, я знаю, даунтаун, даунтаун, ла-ла-ла».
За час, прошедший между объявлением и взрывом, жителей успели эвакуировать. Поэтому, несмотря на то, что три стоящих рядом автомобиля сгорели, множество зданий получили повреждения и одно рухнуло, никто, кроме человека, сидящего в фургоне, серьезно не пострадал. Этот, разумеется, погиб на месте. Им оказался 63-летний житель Нэшвилла Антони Уорнер, который, по слухам, проводил много времени в соседнем парке в поисках следов инопланетной жизни. За несколько дней до Рождества он сказал соседу: «Нэшвилл и мир меня никогда не забудут!»
Прошел месяц. Уже забыли. Взрыв, в котором сначала по традиции предполагали теракт, а затем, опять-таки по традиции, списали на рехнувшегося одиночку, произошел прямо между президентскими выборами и инаугурацией нового президента. Это был, прямо скажем, довольно тревожный момент в американской истории. Что-то такое стояло в воздухе, все чего-то ждали. И тут этот взрыв. Впрочем, потом события пошли совсем в другую сторону. Оно, наверное, и к лучшему.
А мне, как только я прочитал эту новость, сразу врезалось в голову: Нэшвилл, президентские выборы, теракт, фургончик на колесах, с крыши которого идет громкая трансляция. Те же самые ингредиенты я уже видел в одном фильме, снятом 45 лет назад. Он так и назывался — «Нэшвилл», снял его Роберт Олтмен, и это был один из лучших фильмов, которые я видел в своей жизни. То есть технически, как он снят, это было что-то умопомрачительное. Но по какой-то причине, видимо, в первую очередь потому, что все это время фильм про музыку кантри не был для меня особенно актуален, я за четверть века, прошедшие с тех пор, как увидел его в первый раз, так и не удосужился его пересмотреть. Теперь, видимо, настал такой момент.
«Правильно за 200 лет»
Из кирпичного гаража медленно выползает белый вагончик с красными полосками. На крыше вагончика четыре больших громкоговорителя. На стене надпись: «Хэл Филлип Уолкер Партия замены». Из громкоговорителя громко бубнит скучный мужской голос: «Друзья налогоплательщики и дольщики Америки! В первый вторник ноября мы должны будем принять важнейшее решение по поводу нашего руководства». Вагончик выезжает на уродливую улицу американского провинциального города и медленно движется в потоке огромных как динозавры автомобилей между убогими трех-четырехэатажными сооружениями с уродливыми вывесками, вдоль тротуаров, лишенных пешеходов. Громкоговорители продолжают бубнить. Такое ощущение, что этот фургон вот-вот взорвется. Но он не взорвется.
Кадр из фильма «Нэшвилл» (1975)
Филлип Уолкер, которого мы так никогда и не увидим, кандидат от популистской Партии замены, кино-предвидение Росса Перо и Дональда Трампа, приезжает в Нэшвилл, чтобы принять участие в предвыборном концерте, организованном как часть его избирательной кампании. Нэшвилл — Голливуд кантри-музыки. Здесь находятся основные звукозаписывающие студии. Здесь всегда можно найти главных звезд этого самого американского из музыкальных жанров. Концерт должен состояться в нэшвиллском Парфеноне.
Дело в том, что в Нэшвилле в действительности есть здание, которое представляет собой точную реплику афинского Парфенона. Просто вплоть до каждой колонны. Потому что жители этого прекрасного города мыслят его в некотором роде Афинами Соединенных Штатов Америки. И это многое говорит и о Нэшвилле, и о его жителях, и о Соединенных Штатах Америки.
На дворе 1975 год. Соединенные Штаты Америки, и жители Нэшвилла особенно, готовятся к встрече двухсотлетия страны. И сразу после кадров с фургончиком мы видим, как Хэвен Хэмильтон, некоронованый король кантри-музыки, записывает в студии патриотическую песню. В этой песне перечисляются подвиги, которые совершили американцы за прошедшие двести лет. И все мучения, которым они при этом подвергались. И как они все-таки всегда побеждали. Рефреном к этому рассказу служит оптимистический припев: «Нет, все-таки что-то мы сделали правильно за эти 200 лет!» В том смысле, что было тяжело, но какие же мы молодцы!
Вот фильм только еще начинается, а мне уже хочется сделать паузу. Я, как ни странно, помню двухсотлетие США. В Москве тогда проходила выставка, которая так и называлась: «200 лет США». Посетителям выставки выдавали пластиковый пакет с фотографией американского космонавта на Луне и американским флагом. Внутри пакета был цветной проспект со снимком президента Форда на первой странице и маленькая пластинка-сорокопяточка, игравшая американский гимн.
Президент Форд был человеком с очень большими зубами. Музыку американского гимна я, прожив 30 лет в США, до сих пор не могу распознать. Кстати, прерывая мои неожиданные воспоминания, голос кандидата в президенты Филиппа Уолкера, транслируемый с крыши агитационного фургона, сейчас жалуется на то, что никто не знает слов национального гимна и не понимает, про что там вообще. Он предлагает поменять его на что-нибудь, «что люди могли бы понять».
Еще про американскую выставку: туда с утра выстраивалась многокилометровая очередь. Чтобы на выставку попасть, нужно было отстоять на морозе часов шесть или восемь. Мне с моим другом- одноклассником каким-то чудом удалось пристроиться сразу в середину, так что мы мерзли всего четыре часа. Этот пакет я носил потом несколько лет и раз в месяц стирал, пока картинка совсем не стерлась. И у меня и моих друзей тогда не было сомнений в том, что что-то американцы, конечно, делали правильно. Например, пластиковые пакеты. Почему я смотрю этот самый американский из всех американских фильмов, а думаю о своем российском прошлом?
Задушевный патриотизм
Я совсем не разбираюсь в кантри и не знаком с его историей. Я знаю, что это простые ритмичные баллады, главная особенность которых в том, что по-русски называется странным словом «задушевность». В этом слове сразу и внутреннее расположение к слушателю, и искренняя готовность разделить самые сокровенные эмоции, и жалоба человека, у которого буквально нет ничего «за душой». И в этой задушевности кантри родственна старой советской эстраде. Короче, это старые песни о главном.
Я помню, как я хохотал, когда первый раз смотрел на Хэвена Хэмильтона — короля кантри-музыки. Он одет в какую-то немыслимую белую ковбойскую курточку, белые расклешенные штаны, и все это в блестящих разводах и золотых нашлепках. Он крошечного росточка, у него большие седые бакенбарды и его лицо почти все время хранит выражение настороженного тушканчика. Но в особо пафосные моменты пения он закидывает головку вверх и глаза его наполняются слезами. Чем-то он напоминает мне Иосифа Кобзона, тоже маленького человечка с глубоким голосом и парадным выражением лица. Только у того нашлепка была на лысине. Я тогда думал, что «что-то мы сделали правильно» — это такая отвязная пародия на американский патриотизм.
Кадр из фильма «Нэшвилл» (1975)
А сейчас я вдруг вслушиваюсь в идиотские, но такие искренние слова этой песни и, Господи, какой же у него задушевный голос, прямо жалко его, такой он наивный, и мне одновременно хочется и смеяться и плакать. И я вдруг испытываю гордость за свою страну, про которую можно петь так задушевно и искренне. Господи, как же я всегда ненавидел всю эту псевдопатриотическую дребедень обеих империй, в которых мне довелось прожить по одной из половинок своей жизни! Доктор, что со мной?
Из студии, в которой Хэмилтон Хэвен записывает свою трогательную дребедень, мы на минуту попадаем в другую, где черный хор записывает госпел: Do you believe in Jesus? Yes I do! А солирует белая Лили Томлин. Господи, ты видишь, как она солирует? В зале сидит восхищенная заезжая журналистка из Британии — Джеральдина Чаплин, которая шепотом спрашивает своего спутника: «Она, наверное, миссионерка?» Ну, точно молодая иностранка в брежневском СССР в поисках приключений! Все время вспоминаю СССР. Вот мы уже и познакомились с шестью или семью главными героями фильма, а на экране все еще титры!
А всего в этом фильме 24 главных персонажа. У каждого своя четкая сюжетная линия. Поскольку тут нет главных и второстепенных героев, пересказывать каждый из 24 сюжетов бесполезно. Действие фильма происходит во время фестиваля кантри-музыки в Нэшвилле. Герои — либо постоянные жители Нэшвилла, либо гости фестиваля. Почти все так или иначе связаны с музыкой. Это и знаменитости, и амбициозные любители, мечтающие об успехе, и просто фанаты и группи. Одни на самой вершине успеха, другие, наоборот, на самом дне. Цели некоторых становятся ясны только в самом конце фильма. Все это замешано на политике и сексе. Можно сказать, что фильм о музыке, политике, сексе и жажде успеха, но ведь это фактически не говорит ничего. А можно сказать, что это самый американский из всех американских фильмов.
На протяжении пяти дней (столько длится фестиваль в Нэшвилле) они сталкиваются друг с другом как шары на сукне бильярдного стола, чтобы разлететься в разные стороны. У каждого из них есть свое представление о лузе, в которую непременно нужно закатиться. Вместо этого они больно стукаются о стенки и друг о друга и отскакивают к центру стола. Но при этом каким-то чудом они все движутся в одном и том же направлении. Среди них есть одна святая, несколько юродивых, и все они немного одержимы.
«Все влюблены в Барбару Джин»
Чудо этого фильма состоит в том, что ни один персонаж не теряется в этом хаосе и ни один сюжет не пропадает. Фильм захватывает с первой секунды и следить за происходящим очень легко. Это достигается, во-первых, тем, что каждая роль сыграна, что называется, на разрыв аорты, а во-вторых, совершенно феноменальным олтменовским умением переходить от одной сцены к другой. Собственно, вся плоть этого удивительного фильма состоит из непрерывного перехода от одного сюжета к другому, из одного состояния в другое. При этом создается впечатление, что фильм как будто снят одним непрерывным кадром без монтажа.
И еще в нем больше часа музыки. Поет больше половины персонажей. При этом большинство песен написаны самими актерами. Но это точно не мюзикл. По жанру этот фильм можно назвать религиозной мистерией. И все эти дурацкие, наивные песни со смешными идиотскими словами очень похожи на молитвы или заклинания. Помимо музыки в «Нэшвилле» очень много любви.
В начале фильма все герои случайно оказываются в Нэшвильском аэропорту в момент встречи великой исполнительницы Барбары Джин (Рони Блэкли). Если Хэвен Хамильтон король кантри, то Барбара Джин — королева. Ее встречает целый оркестр, а группа герл-скаутов устраивает в ее честь военно-танцевальный номер: девочки-подростки в коротеньких юбочках маршируют с винтовками и отдают честь. Они такие милые, совсем не воинственные, где-то я это уже видел.
«Каждый герой этого фильма влюблен в кого-то из героев. И все влюблены в Барбару Джин», — объяснял Олтмен своим актерам перед началом съемок. Барбара Джин всегда в белом платье, как вечная невеста. Она альфа и омега этой истории. С нее все начинается и ею все заканчивается. Она божество и она же Пасхальная жертва.
Кадр из фильма «Нэшвилл» (1975)
Через пять дней Барбара Джин будет петь в нэшвиллском Пантеоне на концерте, на котором все герои фильма снова окажутся вместе. И там произойдет, там случится — ну, не знаю, как даже объяснить. Для меня это одна из самых главных сцен в мировом кино, и вот совершенно точно, если вы хотите узнать про Америку что-то очень важное, что-то такое, что составляло и, я надеюсь, до сих пор составляет (или уже не составляет?) самую суть ее мифа, вам необходимо досмотреть этот фильм до конца.
«Эта картина говорит: вот это Америка, и я ее часть, — писала Полин Кейл сразу после выхода фильма. — "Нэшвилл" появился в тот самый момент, когда Америка поздравляет себя с тем, что ей удалось избавиться от плохих ребят, которые запудривали людям мозги. Фильм говорит, что не только политики живут по лжи. Мы все способны на большую ложь». Надо же, как актуально.
В финале фильма, когда на сцене Парфенона происходит неизбежная катастрофа, к которой Олтмен ненавязчиво подводил нас все два с половиной часа, Хэвен Хамильтон кричит в микрофон: «Спокойнее! Это не Даллас! Это Нэшвилл! Они не смогут с нами этого сделать! Пойте!» И он сует микрофон случайно оказавшейся на сцене дурочке в рваных колготках, жалкой и сумасшедшей тетке, сбежавшей от мужа, чтобы попасть на фестиваль и спеть там, если вдруг удастся. И, конечно, потереться рядом с великими.
И тетка начинает петь. И разбегающиеся в панике люди оказываются захвачены этой песней. И перед сценой снова толпа восторженных зрителей. И они подпевают и хлопают. И они уже забыли о том ужасе, свидетелями которого только что стали. Мы видим рождение нового кумира. Это ода американской витальности. Это объяснение в любви к этой жестокой, беспощадной и прекрасной стране.
Вот последнее, что мы слышим: «Мне пофигу. Хлеб подорожал, экономика в кризисе, а мне пофигу. Потому что в моей империи жизнь классная. Говорите, что я не свободен. А мне пофигу». Последние кадры фильма: огромный американский флаг во весь экран. Самая намоленная в этих краях икона. Выше только небо.-
Что еще почитать:
Шлемель и импостер. «Любовь и смерть» Вуди Аллена сегодня и навсегда
«Радоваться надо! Девка родилась!» Почему «Москва слезам не верит» получила «Оскара»
Доронина в «Старшей сестре»: советский кэмп. Вдали от любой злободневности
