kremlin.ru
Качество государственного управления в России, в особенности такие его компоненты, как верховенство права, качество государственного регулирования и контроль коррупции, долгие годы находится на крайне низком уровне, не соответствующем характеристикам развития страны. Можно предполагать, что Россия с ее относительно высоким душевым ВВП и развитым человеческим капиталом должна управляться примерно на том же уровне, что и страны Восточной Европы – а данные Всемирного банка говорят о том, что по пяти из шести используемых им индикаторов качества государств Россия уступает Буркина-Фасо – одной из беднейших стран Африки южнее Сахары. В чем причины столь печального положения дел и удастся ли его исправить нынешнему российскому политическому режиму? Принятые год назад поправки к Конституции помогли Кремлю упрочить свою власть, продлив горизонт планирования, однако они едва ли помогут улучшить управление страной и помочь ее социально-экономическому развитию.
Различия автократий
В своей книге «Недостойное правление: политика в современной России» я утверждал, что низкое качество государства в России объясняется сочетанием интересов и стимулов высших чиновников и руководителей страны, главная цель и основное содержание деятельности которых – извлечение ренты. И дело здесь не только и не столько в личных качествах тех или иных должностных лиц, а в том, что персоналистские режимы электорального авторитаризма, подобные российскому, не предполагают механизмов, которые вынуждают их заботиться прежде всего о благе страны, а уже затем о своем собственном. В таких режимах горизонт ожиданий того, выживет режим или нет, ограничен рамками очередного цикла выборов – в отличие от демократий, каждые выборы воспринимаются как «последний и решительный бой». Неудивительно, что представители элит оказываются заинтересованы в том, чтобы побыстрее переложить как можно больше общественных ресурсов в свои карманы. Американский экономист Мансур Олсон сравнил такое поведение автократов с «кочевыми бандитами», разорявшими своими набегами крестьян в конце первого тысячелетия новой эры: ограбив деревни, они двигались дальше, оставляя после себя бедность и упадок. Олсон противопоставлял «кочевым бандитам» с их коротким временным горизонтом «стационарных бандитов» – монархов, интересы которых кардинально отличались. Стремясь передать по наследству власть своим детям и внукам, монархи не разоряли находившиеся под их контролем территории, а, напротив, прилагали усилия к их развитию в более долгосрочной перспективе, закладывая основания для более высокого качества своих государств. Схожие стимулы движут и современными монархическими режимами (в той же Саудовской Аравии, например). Хотя для коммунистических режимов династическое правление не характерно, их лидеры также ведут себя как «стационарные бандиты», порой вырабатывая специальные механизмы, стимулирующие чиновников к повышению качества управления государством (как, например, в Китае).
Совершенно иначе выглядят стимулы к государственному управлению в персоналистских автократиях. Шансы на успешную династическую преемственность власти здесь статистически невелики. Отдельные исключения, подобные Азербайджану, где уже 17 лет правит сын Гейдара Алиева, лишь подтверждают это правило. Более типичны смены одних персоналистских автократий другими, подобно тому, что происходило в ходе смены власти в Узбекистане. И поскольку временной горизонт таких режимов ограничен сроком пребывания лидеров у власти, то их элиты оказываются склонны побольше награбить «здесь и теперь», не заботясь о развитии своей страны. Принципиально разрешить это противоречие лидеры оказываются не в состоянии. Но что произойдет, если временной горизонт режима удастся продлить – нет, не на навсегда (достичь бессмертия диктаторам пока еще не удалось), но, по крайней мере, на десятилетия вперед? Российский случай, похоже, призван дать ответ на этот вопрос.