Обострившееся в последние недели нагнетание подозрительности и даже ненависти к «лицам не той национальности» в контролируемом властями медиа-пространстве удивляет даже после всего, что мы видели ранее. Слишком карикатурно и плакатно все это выглядит — коррумпированный авторитарный режим начал потихонечку натравливать своих граждан на очередных «чужих». В классической схеме шовинизм и ксенофобия лежат в фундаменте возникновения таких режимов, а в нашем случае уже сформировавшийся и давно существующий авторитарный режим вдруг решил опереться на бытовую ксенофобию на третьем десятке своего существования. С чего бы это?

Самое рациональное и потому успокаивающее объяснение — подготовка общества к ужесточению политики в сфере регистрации граждан и контроля за ними. То, что власти будут усиливать контроль за гражданами, несомненно, тем более, что все последние годы это уже происходит. Но действительно ли для ужесточения регистрационной политики нужно усиление ксенофобии? Многие ужесточения законодательства в последние годы вводились без особой подготовки и каких-либо серьезных причин, и совершенно непонятно, почему вдруг теперь может понадобиться какая-то специальная подготовка. Даже если ужесточение режима контроля над гражданами произойдет, это едва ли стоит считать главной целью ксенофобской кампании. Ксенофобия — слишком взрывоопасная тема для многонациональной страны, чтобы использовать ее для такого ерундового повода. Зачем же российская власть ступает на этот тонкий лед?

Ксенофобия и польза от нее

Ксенофобия в политическом смысле полезна любой власти как фактор мобилизации местного населения, его сплочения вокруг пусть даже и неказистого, но своего начальства против чужаков. Какие бы политические, социальные и экономические претензии гражданин не имел к чиновникам и полиции, в случае обострения межэтнических противоречий он склонен искать защиты именно у них. Тут, конечно же, возникает вопрос: а не боятся ли власти получить обратный эффект в случае своей неэффективности и неспособности разрешить возникшие противоречия? В том смысле, что, обнаружив свою полную неспособность решить ко всеобщему удовольствию проблему межэтнических отношений, именно власти окажутся крайними и утратят остатки популярности и легитимности?

Судя по всему, в эту сторону пока никто особо не думает, что, впрочем, не удивительно: обвинить власть в неэффективности должна какая-то влиятельная и способная стать точкой альтернативной консолидации общественная сила. В России политическое пространство зачищено так, что публично выступать с ксенофобскими проповедями и с призывами к межнациональному миру имеют право только назначенные властями персонажи, часто одни и те же. В итоге мы имеем пресловутую полемику Маргариты Симоньян с Рамзаном Кадыровым, в ходе которой каждый участник занял сразу несколько позиций, часто прямо друг другу противоречащих.

И это не случайность, а естественное развитие путинизма. Российская власть, увенчанная несменяемым лидером, сама хочет быть всем — и единственно возможным прибежищем националистов, и надеждой борцов с националистами. Многоликий Путин хочет оставаться иконой для страдающих от этнической преступности (а на самом деле — от неэффективности полиции) граждан, и для этнических меньшинств, которые должны видеть в нем и только в нем гарантию своей спокойной жизни в России. Задача выглядит хоть и амбициозной, но вполне посильной для пропаганды.