«На экологии в России продолжат экономить и, к сожалению, с ней будет все хуже и хуже». Потому что санкции дали олигархам легальную возможность не модернизировать свои предприятия

С весны прошлого года независимое издание «Кедр.медиа» работает над проектом «Экологическая карта России». Это первая попытка систематизировать информацию о вреде окружающей среде в масштабах всей страны. Поговорили с главным редактором «Кедр.медиа» Иваном Жилиным о хищнической природе российского капитализма и его наиболее ярких бенефициарах. А также о том, почему успешные экологические протесты в регионах не выходят на федеральный уровень. Текст в открытом доступе.

— Как вы придумали «Экологическую карту»? Вы реально хотите покрыть своими исследованиями всю страну? Cколько времени это займет?

— Идея появилась еще зимой 2020 года, на слете редакций, которые входят в объединение независимых СМИ «Синдикат-100». Там были журналисты из десятков регионов России, и из разговоров было понятно: экологические проблемы объединяют нас всех, они в каждом регионе в той или иной степени выражены. Правда, тогда все закончилось буквально двумя-тремя интеграциями.

Системная же работа началась весной 2022-го, когда мы с Юлией Счастливцевой запустили «Кедр». «Экокарта» стала нашим первым спецпроектом.

Безусловно, мы хотим описать все регионы России. Я думаю, что это перспектива не одного года и даже не двух лет. Сейчас мы открываем по одному региону в месяц, но хотим делать это более динамично, для чего просим поддерживать проект наших читателей. Когда это будет сделано, у нас получится огромная интерактивная энциклопедия экологических проблем. Причем мы их будем наблюдать в динамике: как они развиваются, что меняется. Это первый пласт. А второй пласт, который мы хотим показать в этой экологической карте — тех, кто наживается на экологических проблемах.

Почему, собственно говоря, мы считаем важным делать общероссийское экологическое издание сейчас? Потому что экологией в общественно-политических СМИ занимаются по остаточному принципу, вспоминают о ней уже тогда, когда происходят катастрофы. А мы целенаправленно копаем в этом направлении, чтобы показать:

у всех экологических проблем есть выгодоприобретатели. И эти выгодоприобретатели — система, которая сейчас в том числе ведет войну с Украиной.

Они убивают не только Украину, но еще и нас. И зарабатывают на этом.

— Вообще-то страшный вывод. А можно ли выделить общий паттерн поведения этих самых выгодоприобретателей в регионах, где вы уже провели исследования: в Свердловской и Белогородских областях, в Краснодарском крае? Можно ли сказать, что всюду есть олигархи, которые просто наживаются на ресурсах, совершенно не заботясь о последствиях?

— Конечно, это так. А почему они не заботятся о последствиях? Потому что они в этих регионах не живут. Надо понимать, что вся Россия для выгодоприобретателей ее экологических проблем — это дойная корова. Она не живет с ними в одном доме, она где-то там, в стойле по соседству. Иногда туда заходят люди и ее выдаивают. Забирают ресурсы, оставляют после себя уничтоженные почвы, отравленный воздух, отравленные реки, переваривают все это в чистую прибыль и живут в лучшем случае в Москве и Санкт-Петербурге (у которых, кстати, тоже есть свои экологические проблемы, только чуть-чуть другого порядка). А в канонических случаях — где-то за рубежом.

Конечно, с началом войны им стало тяжелее жить за границей. Но в целом модель их мышления, я уверен, уже не может поменяться. Для них Россия — это страна, где они на вахте, они здесь зарабатывают большие деньги, совершенно себя не мысля здесь и, конечно, совершенно не задумываясь над тем, чтобы здесь что-то благоустраивать, чтобы меньше забирать, а больше давать в тех местах, где работают их предприятия. Такие люди видят и в природе, и в других людях, которые находятся ниже их в социальной иерархии, некий ресурс, который просто можно использовать и переварить в деньги.

— Поскольку я много лет занимаюсь исследованием феномена российского олигархического капитализма, многие факты и лица на вашей экокарте Свердловской области мне были знакомы. Но даже меня поразила история владельца компании «ФОРЭС» из Сухого Лога, господина Шмотьева. Жители Сухого Лога не могут открыть форточки, потому что из-за асбестового производства на «ФОРЭСе» у них в городе желтые пылевые бури. Зато Шмотьев на доход с этого производства купил самый дорогой особняк на Тихоокеанском побережье Новой Зеландии, прямо-таки взорвав местный рынок недвижимости своей щедростью.

— Причем, стоит отметить, это же олигарх совершенно второго порядка.

— Вот именно!

— Это не тот человек, который приближен к телу [Путина], не тот человек, который имеет допуски [к государственным делам]. Просто у него есть актив: завод, делающий пропанты для нефтепромышленности, и компания, добывающая хризотил-асбест, который признан опасным веществом и запрещен во многих странах мира, а в России — нет.

И я думаю, что у нас хризотил-асбест не запрещен не столько из-за самого Шмотьева, сколько из-за того, что непонятно, куда девать людей, которые заняты добычей и переработкой этого самого асбеста. Конечно, можно просто создать очередной депрессивный город на 50 тысяч человек [закрыв опасное производство]. Но поскольку этому сырью есть какое-то применение в нашей жизни, поскольку оно все еще может приносить деньги, я думаю, все оставляют как есть.

При этом сам Шмотьев, сидя на двух небольших городах Свердловской области — Асбесте и Сухом Логе — смог купить самый дорогой дом на северном побережье Новой Зеландии. И действительно, взорвал местные СМИ, потому что выложил за этот дом 400 миллионов долларов. Это, конечно, просто потрясающе.

В свое время я общался с рабочими завода «ФОРЭС», и они рассказывали, что даже им — людям, которые непосредственно делают миллионы долларов для господина Шмотьева, — не хватает средств индивидуальной защиты на производстве. Люди работают в цехах с повышенной концентрацией вредных веществ, но фильтры им выдают один раз за смену, хотя фильтр нужно менять каждые три часа.

Истинно: мы сейчас говорим о людях, которые вообще не заинтересованы в том, чтобы хоть что-то делать в России, даже чтобы поддерживать свой собственный имидж в России. И при этом у них в заложниках может быть под сотню тысяч человек, которые живут в условиях пылевых бурь и отравленного воздуха.

— Недавно, кстати, «3М», ведущий мировой производитель промышленных фильтров и респираторов, закрыл свое производство в России. Так что, я думаю, российским рабочим лучше не станет. А вот интересно, вы сталкивались в процессе ваших исследований с работой зарубежного бизнеса в российских регионах? Как выглядит экологическая политика, которую иностранные компании реализовывали или реализуют в РФ?

— Давайте не будем идеализировать. АвтоВАЗ, который до прошлого года был дочерним предприятием Renault-Nissan, абсолютно не является экологически чистым производством. В 2020 году на нем было обнаружено почти 5 000 неучтенных источников загрязнения окружающей среды. Компанию Shell, которая сейчас спешно выходит из всех проектов в России, российские экологи обвиняли в использовании при работе в Арктике тех же методов, которые применялись в Нигерии, где в результате деятельности компании образовалось одно из самых грязных нефтепродуктами мест на планете.

Вопросов к зарубежным компаниям много, но главный вопрос все равно к нашим промышленникам: почему они-то позволяют себе относиться к своей стране как к чужой? Хотя и чужие страны отравлять, безусловно, недопустимо.

И, прошу заметить, никто не требует закрытия заводов. Конечно, заводы нужны. Но вы модернизируйте их.

Почему на улучшение очистных сооружений Нижнетагильского металлургического комбината Роман Абрамович тратит 4 миллиарда рублей, а на яхту Solaris 42 миллиарда? В Нижнем Тагиле живет больше 300 тысяч человек. Их здоровье стоит дороже яхты или нет?

— Учитывая то, что Россия сейчас отгораживается от всего мира, здесь лучше не будет в ближайшие годы?

— Печально, но факт: санкции дали нашим олигархам официальную возможность не модернизировать свои предприятия. В начале января, например, мы видели письмо Российского союза промышленников и предпринимателей в правительство России, в котором они просили не вводить штрафы за превышение выбросов вредных веществ в атмосферу. Потому что из-за санкций они не могут получить необходимое оборудование для сокращения выбросов. То есть санкции дали им индульгенцию на то, чтобы не модернизировать производство.

Понятное дело, что подход [у сырьевого бизнеса] всегда был хищнический, и они совершенно не хотели ничего модернизировать. Но государство, по крайней мере, ради своего собственного политического веса обязывало их проводить модернизацию в городах с особо сложной экологической обстановкой, включенных в федеральный проект «Чистый воздух». Это Братск, Красноярск, Липецк, Магнитогорск, Медногорск, Нижний Тагил, Новокузнецк, Норильск, Омск, Череповец, Челябинск, Чита. В Нижнем Тагиле, к примеру, воздух официально признан опасным для жизни. И все это, конечно, благодаря не только Роману Абрамовичу и его Нижнетагильскому металлургическому комбинату, но и военным предприятиям, тому же «Уралвагонзаводу», который тоже отравляет жизнь тагильчан.

На самом деле, я прекрасно понимаю, что государству вообще плевать на жителей Нижнего Тагила. Но поскольку жители Нижнего Тагила иногда должны голосовать, у властей есть задача казаться им мудрыми руководителями. И раньше это позволяло принуждать промышленников ставить очищающие фильтры в рамках госпрограммы. А теперь эти самые промышленники получили индульгенцию, можно ничего не делать. Санкции.

Главный редактор экологического издания «Кедр-медиа» Иван Жилин

«Кедр-медиа»

— А вот возьмем вашу же историю про Олега Дерипаску и его предприятие в Краснотурьинске. В этом городе невозможно оставить на ночь машину под открытым небом — из-за выбросов с алюминиевого завода она к утру покрывается щелочным налетом, который невозможно смыть. Но если мы перенесемся в Краснодарский край, на малую родину Олега Дерипаски, то увидим в его родном Усть-Лабинске совсем другую картину. А именно — образцово-показательную деревню с лицеем для одаренных детей и прекрасными фруктовыми садами вокруг. В общем, все у Олега Владимировича там хорошо с экологией. И, наверное, если бы мы сказали усть-лабинцам: «Знаете, а ведь все ваше благополучие построено за счет того, что людям в Краснотурьинске нечем дышать», — там, наверное, рассмеялись бы нам в лицо.

К чему я это? Очевидно, олигархи, по мере роста своей изоляции в России, будут выстраивать в местах обитания такие вот оазисы и резервации, где все хорошо, чистенько и богатому человеку приятно. Ты согласен? В России же много заповедников. Их все можно заселить миллиардерами под санкциями, и они смогут прекрасно там существовать, вместо того, чтобы летать в Лондон в свои арестованные квартиры и особняки.

— Да, все так. Хотя сейчас, к примеру, Фридман и другие представители бизнес-элиты пытаются выйти из-под санкций. Конечно, те, кто станут абсолютно невыездными — не только промышленники, но и высокопоставленные чиновники — будут делать себе какие-то резервации, такие как Усть-Лабинск. Только этих резерваций не то что на всех не хватит, остальные-то продолжат жить еще хуже, чем живут сейчас. Потому что экологическая ответственность — это один из последних пунктов расходов, которым занимались наши промышленные предприятия. Было модно одно время играть в устойчивое развитие. Но заметного эффекта от этого устойчивого развития не было. Зачастую все сводилось к красивым отчетам, к презентациям того, как все должно быть — и ничего из этого не происходило.

Так вот, я к чему? К тому, что, если экология и раньше была на одном из последних мест, то теперь-то уж тем более будет. Потому что, во-первых, нельзя терять чистую прибыль. Если на чем-то можно будет сэкономить, на этом сэкономят обязательно. И, во-вторых, отчитаться каким-нибудь строительством красивого спорткомплекса в Красноуфимске Свердловской области с точки зрения собственного пиара намного понятнее. Спросят у тебя: «Вот что ты сделал для города?». Ответишь: «Спорткомплекс построил, дороги отремонтировал», — и эффект будет совсем другим, чем если сказать: «Мы установили на своем предприятии новые фильтры для очистки выбросов. У нас теперь этих выбросов нет, или они сведены к минимуму».

Установить фильтры и поддерживать их работу — это и дороже, и меньше видно. И по телевизору не покажешь. А если и покажешь, то не все поймут.

В общем, я думаю, что на экологии в России продолжат экономить и, к сожалению, с ней будет все хуже и хуже.

— В профайле Свердловской области есть твоя фотография из города Ивдель с подписью «Неизвестное творожное пятно на реке Ольховке». Это что за таинственная история?

— Она началась в 2011 году, когда «Уральская горно-металлургическая компания», которой до последнего времени владел Искандер Махмудов (теперь он формально устранился от руководства), стала разрабатывать Ново-Шемурский карьер медно-колчеданных руд. Копали карьер, какие-то коммуникации прокладывали к нему и где-то в 2018 году вышли на полноценную добычу руды.

Ивдель — ближайший город к этому месторождению. И в том же 2018 году, когда началась полномасштабная добыча, жители этого города обнаружили, что одноименная река — Ивдель — приобрела зеленый цвет. Поскольку город забирает воду из реки, зеленая вода потекла прямо из-под кранов. Потому что никаких современных очистных сооружений, как в Москве, там, разумеется, нет. И речная вода примерно в том виде, в каком она есть в реке, попадает и в кран к людям. Люди заволновались: что такое, что происходит? Собрали деньги, причем довольно быстро, сто с лишним тысяч рублей и отдали воду на экспертизу. Выяснилось, что превышение нормативов по железу в этой воде — в 1 460 раз, марганца — в 5 000 раз, цинка — в 7900 раз, алюминия — в 12 500 раз, а меди — в 166 000 раз.

Высокие концентрации меди придают воде зеленоватый цвет. По сути, в тот период в Ивделе из реки в кранах текла медная вода. Пробираясь по рекам и анализируя, что откуда и куда впадает, мы поняли, что все пути ведут к отвалам Ново-Шемурского месторождения. И выяснилось, что УГМК попросту заложила в своем проекте недостаточно мощные очистные сооружения. По какой причине? Неизвестно. А когда карьер уже начал работать на полную мощность, оказалось, что очистные сооружения не просто не справляются — они почти все загрязнение пропускают мимо себя.

Неизвестное творожное пятно на реке Ольховке, Свердловская область, 2018 год

Иван Жилин

На 2018 год было отравлено семь рек. Сейчас — уже одиннадцать. То есть, с годами ничего лучше не стало. УГМК признала ошибку в проекте и поообещала поставить новые очистные сооружения. Прошло пять лет, но в реальности этих очистных нет до сих пор. Пятно загрязнения расширяется, рыбы нет.

— А какова цена вопроса? Сколько они на этом экономят, или сколько они недоплачивают за эти очистные сооружения? Есть это в отчетности УГМК?

— Это сложный вопрос, потому что никто не называл цену [правильных] очистных сооружений. Сейчас они говорят, что должны вложить 730 миллионов рублей. Это, конечно, хорошие деньги, но сколько там сейчас состояние у господина Махмудова? 7,6 миллиардов долларов. В сотни раз больше, чем 730 миллионов рублей. Ничего не мешало господину Махмудову или господину Козицыну, который представляет его интересы и сам входит в список Forbes, вложить эту часть чистой прибыли в строительство хороших очистных сооружений на первоначальном этапе и не создавать экологическую катастрофу на севере Урала.

— Хорошо, вот в Свердловской области — в чистом виде колониализм: выкачивают ренту из страны и тратят в совсем других приятных, симпатичных, чистых местах. Но возьмем тот же Краснодарский край, где в одном городе вырос мусорный полигон с горой отходов высотой с пятиэтажный дом, который закрывает линию горизонта. Те же самые промышленники и предприниматели вообще-то приезжают отдыхать в этот прекрасный регион. Как это?

— Давай я тебе про другой лучше мусорный полигон расскажу? Потому что с полигоном в Белореченске не настолько очевидна коррупционная схема, как с тем, что сейчас у всех на слуху — с полигоном в станице Полтавской. Прямо сейчас, когда мы с тобой разговариваем, жители блокируют дорогу мусоровозам. А эти мусоровозы на них наезжают. И полиция задерживает и штрафует самих жителей, потому что они мешают ездить мусоровозам.

Свалка в станице Полтавской очень показательная. Дело в том, что она изначально принадлежит семье главы Красноармейского района Кубани. Это полигон, работающий со всеми возможными нарушениями. Фильтрат — ядовитые вещества, которые образуются при гниении мусора, — стекает оттуда просто в почву. Росприроднадзор признает, что полигон работает с нарушениями, но тот все равно работает. И есть две главные проблемы, которые он доставляет людям.

Первая проблема наиболее простая: полигон находится рядом с населенным пунктом, и мусоровозы ездят в 3–4 метрах от жилых домов круглые сутки, даже ночью. А вторая проблема в том, что полигон находится прямо посреди рисовых полей.

Фильтрат со свалки попадает в оросительную систему этих полей, а рис с них попадает в тарелки к жителям абсолютно всей России. Потому что рис из станицы Полтавской и ее окрестностей — точнее, с окрестностей этой свалки — это 40% всего российского риса. И если ты покупаешь кубанский рис, есть сорокапроцентная вероятность, что ты ешь рис, впитавший в себя вредные вещества от отходов, которые гниют на этом полигоне.

И сколько местные жители ни пытаются добиться закрытия этого полигона, это всегда плохо заканчивается для них самих. Предприниматель Андрей Гаряев, председатель движения «Полтавская против свалки», организовывал митинги, судился. Чем все закончилось? Тем, что на его компанию составили протокол о том, что она якобы не вовремя сдала спорткомплекс в городе Абинск и оштрафовали на 33 миллиона рублей.

Он не мог выплатить этой суммы, он считал этот штраф несправедливым. При этом Гаряев прямо заявлял, что этот штраф и вообще все дело против его компании связано с тем, что он борется со свалкой. И он покончил с собой.

Через некоторое время суд установил, что штраф был назначен необоснованно. Сроки сдачи спорткомплекса были затянуты, но лишь потому, что чиновники не выдавали предпринимателю документы, необходимые для того, чтобы он начинал строительные работы. То есть, вина не на нем.

И мы понимаем, что весь этот беспредел — в интересах даже не крупного олигарха, а совершенно конкретных местных царьков, каким является глава района и его семья.

— И что с этим делать? Ведь таких кейсов очень много по всей стране, но они не складываются в в один большой протест. На местах каждый борется за что-то свое, но эта борьба не выходит за рамки города или региона. В результате — ужасные истории, такие, как самоубийство активиста и предпринимателя Гаряева. Есть у тебя какие-то мысли?

— Давай признаем: экология нас всех объединяет, но мы этого не осознаем. И российское общество настолько атомизировано в настоящий момент, что сейчас каждый действительно решает только свои проблемы.

Мы видели примеры удачной борьбы за экологические права. Например, то, что было в Башкирии, на шихане Куштау. Но там победа во многом была продиктована национальным самосознанием башкир, и важностью для них своих гор, шиханов. Мы видели победу протестов в Екатеринбурге, опять же, потому что город в определенной степени обладает сплоченностью. Но российское общество в целом ею не обладает.

Я, честно говоря, не могу сейчас сказать, каков выход из этой ситуации, кроме длительного просвещения и создания того самого гражданского общества, которое все никак не может появиться. Нужно пробуждать сознание и политическую ответственность через понятные людям примеры. Житель станицы Полтавской может совершенно не хотеть протестовать против Владимира Путина или еще кого-то. Но ему надо объяснить, что он сейчас заложник той системы, которую, к сожалению, построил президент Путин вместе со своим окружением. И этой ситуации в Полтавской не было бы, если бы система определенным образом не выстраивалась на протяжении 20 с лишним лет.

Сам я тоже живу в Свердловской области и вижу, насколько эти экологические проблемы, на самом деле, тяжелы. И когда я приезжаю на север Урала и хожу по прекрасным, но мертвым зеленым рекам, то понимаю, что моя родина больна.

Желтый осадок на дне Ольховки, Свердловская область

Иван Жилин

До всех людей всеми доступными способами нужно донести, что их родина больна и что лекарство только в том, чтобы пытаться предотвращать такие истории, как с североуральскими реками. Если тебе что-то не нравится — не молчи, обязательно пиши в прокуратуру, в СМИ, говорит соседу, что у нас тут беда. И тогда, может быть, при должном уровне недовольства и роста протестного потенциала, сама власть и сами олигархи эти будут отыгрывать ситуацию назад.

Конечно, мы знаем, что их предпочтительный ответ — это вывести силовиков, дать всем по мордам и остаться при своих. Но это не всегда получается.

Как доказывает тот же опыт с шиханами в Башкортостане, опыт борьбы за сквер в Екатеринбурге — если граждан достаточно много и они верят в важность того, за что они вышли, они побеждают.

— У вас завтра выходит профайл Белгородской области. Что в этом регионе интересного с точки зрения экологов?

— Белгородская область до прошлого года была лучшим в экологическом плане регионом страны. Там, конечно, есть интересы промышленных групп — «Северстали», Алишера Усманова, — все они сконцентрированы вокруг Старого Оскола, Губкина, поселка Яковлево, где добывают железную руду и есть гальванические предприятия. Но по ущербу природе они абсолютно несопоставимы с тем, что есть, например, в Липецкой области, которая тоже находится в черноземной зоне. В Белгородской области нет своего Новолипецкого металлургического комбината. Это аграрный регион, по российским меркам благополучный в экологическом плане.

Но в 2022 году с ним случилась одна неприятность — началась война. И поскольку «специальная военная операция» была продумана очень хорошо, очень скоро Белгород начали интенсивно обстреливать. Таков был план, как мы знаем.

Увы, наше государство не считает важным вообще считать экологический ущерб, который нанесен в результате боевых действий. Поэтому насколько серьезно пострадала экология Белгородской области в результате войны — неизвестно. Понятно, что серьезно, но точных цифр сейчас никто не назовет.

— Да какая там экология? Там людей сотнями и тысячами не считают, что уж про ущерб природе говорить…

— А вот в Украине считают. Общался с экологами и знаю, что все озвучиваемые сейчас цифры — 1,5–1,7 миллиардов долларов экологического ущерба — очень приблизительные. Это все можно будет пересчитывать после окончания войны и еще не один раз. Но в России нет даже этих подсчетов. Как говорит мой знакомый эколог и иноагент Евгений Симонов: «Если даже этим кто-то занимается, то это очень хорошо засекречено. А если этим будем заниматься мы, то займутся нами».

Вот, например, летом прошлого года украинские вертолеты провели атаку на нефтебазы в Белгородской области. Нефтебаза уничтожена, произошли какие-то выбросы. Это все надо, на самом деле, подсчитывать: сколько нефтепродуктов сгорело, какой выброс они могли дать? В моменте это, скорее всего, не окажет критического влияния на здоровье отдельно взятого белгородца, потому что выбросы уйдут в атмосферу, но уйдя в атмосферу они посодействуют глобальному потеплению, а это то, с чем борется весь мир.

Еще надо признать, что обстрелы Белгородской области все-таки не настолько интенсивны, как обстрелы территории Украины. Но их все равно, по-хорошему, надо бы фиксировать.

Белгород после обстрелов

Фото: YouTube

Каждое попадание в жилой дом тоже приводит к определенным выбросам. А каждое попадание снарядов в поле оставляет воронки, в которых со временем будет скапливаться серная кислота при разложении содержимого снарядов. Использовать эту землю для сельского хозяйства в перспективе будет невозможно.

Почему это важно непосредственно для Белгородской области? Потому что там каждый сантиметр земли может родить, он важен для продовольственной безопасности России. В принципе, это все плодородные черноземы, цена которых очень высока. Но этого никто не считает. По спутниковым снимкам и с камер квадрокоптеров мы видим, что каждый там квадратный километр земли в зоне боевых действий в Украине просто испещрен воронками. Вот в Белгородской области на границе происходит примерно то же самое, насколько можно судить.

И все это — просто потерянная драгоценная земля, которая из чернозема превратилась в отравленное серной кислотой ничто.

Как это сказывается все на объектах животного мира? Понятно, что им, скорее всего, приходится либо мигрировать, либо они там погибают от этих же снарядов или от траншей, которые не могут преодолеть. Опять же, никто за этим не следит.

В общем, в Белгородской области в экологическом плане проблема та же самая, что и в политическом. Война происходит у них дома.

— У вас недавно вышел материал про советские экологические движения, которые начали развиваться во время перестройки. А видишь ли ты принципиальную разницу между антиэкологическими практиками советскими и нынешними капиталистическими?

— Именно антиэкологическими?

— Да-да, у советского государства ведь не было никакой экологической политики. Одни лишь пятилетние планы индустриального развития, которые полагалось выполнять любой ценой. При этом вокруг заводов возникали мертвые леса, люди заболевали раком — все это не то что заметалось под ковер, это просто не учитывалось совершенно.

— Во-первых, советское государство особо и не декларировало, что оно стремится к экологизации своих производств. Тогда просто не было такой цели, но в этом никого не обманывали.

А во-вторых — да, люди болели, умирали от онкологических заболеваний и от прочего, но они хотя бы жили в более-менее приемлемых условиях. Особенно в малых населенных пунктах, каких-то моногородах, поселках, скорее всего, нецелесообразных с экономической точки зрения, как это видно при нынешней капиталистической системе. Зачастую эти города не были жизнеспособны без поддержки государства, но у людей там были больницы, у них ремонтировались дороги, у них было сообщение с областным центром. Они, безусловно, тоже были колонией своего рода, но в эту колонию хотя бы что-то отдавали.

— Да уж, Брежнев явно не хотел себе купить виллу в Новой Зеландии, и Суслов с Косыгиным тоже. И в общем, все эти люди не были заинтересованы в том, чтобы выкачать больше прибыли, потому что не мыслили в категориях прибыли, собственно говоря.

— Я об этом же. По крайней мере, что-то оставалось в этих поселках и городах, что-то для них делалось. А теперь же это просто заложничество, то есть люди просто кладут свои жизни. Как на заводах этого самого «ФОРЭС» — работают с нарушениями санитарно-гигиенических норм (по крайней мере, по их словам), без необходимых средств защиты на опасных предприятиях. Живут в городе, в котором невозможно жить. Кстати, получают не так много, например, 40 тысяч рублей, может чуть больше. Когда мы с ними общались в 2018–2019 гг, зарплаты были еще меньше, около 30 тысяч.

И получается, единственный, кто от этого выигрывает — это вот господин Шмотьев. А раньше, я так понимаю, в Сухом Логе хотя бы врачи были. А если не у них, так в Асбесте. Он был куда более процветающим городом раньше, чем сейчас.

— А теперь там медиков сокращают из-за экономической неэффективности, все лишние расходы побоку?

— Да-да, именно так. Теперь у нас абсолютно колониальный подход ко всем городам и весям, кроме, может быть, каких-то исключительных оазисов, малых родин или просто поместий Дмитрия Медведева. Есть хорошие резервации, красивые, есть Москва. И есть все остальное.

— Под конец нашего разговора вспомнился мне голливудский фильм «Не смотрите наверх». Если судить даже по нему одному, мы видим, что даже на Западе, где экологическое сознание в обществе развито гораздо сильнее, все равно есть такое снисходительное отношение к экологическому движению и активистам со стороны серьезных дядь, которые делают серьезные деньги. То есть эта оппозиция — экологи против капитализма, — на самом деле, она везде, где есть капитализм и вред от него. Как ты на это смотришь?

— У меня недостаточно данных о том, какую роль играют экологи в западных странах. Знаю, что Грету Тунберг приглашают в ООН, хотя и задерживают на экологических митингах одновременно. А у нас «зеленых» — только задерживают.

Сегодня в России настоящих экологов признают иностранными агентами и выдавливают из страны, как это, например, случилось с «Беллоной», как это внезапно, на самом деле, случилось с WWF. А продвигают — других, которые не экологи, на самом деле, которых только назвали так.

Создается целая сеть симулякров вроде Российского экологического общества, где председатель Рашид Исмаилов — вообще не эколог ни разу, он юрист по образованию. И все, чем занимается это Российское экологическое общество — это выступают в СМИ с рассказами о том, что «миру в вопросах экологии надо равняться на Россию». Или рассказывают о том, что какой-либо промышленный объект не вредит окружающей среде.

А еще, разумеется, они пишут доносы на других экологов. Это ведь Исмаилов требовал признать Greenpeace и WWF иностранными агентами в прошлом году из-за их недружественной, на его взгляд, политики по отношению к РФ. Ему тогда отказали. Но вот, видишь, через год WWF признали иноагентом, и Greenpeace, конечно, тоже на стреме. При этом в штате WWF около 100 человек, из которых 16 — это доктора биологических наук. То есть это люди с огромной экспертизой.

И Greenpeace такая же организация — куда ни посмотри, сплошные кандидаты и доктора наук. Но и эти люди становятся не нужны государству. Оно и раньше-то плевать хотело на экологические проблемы — если только речь не о не тиграх, к которым у Владимира Путина любовь. Но и популяцию тигров нормально сохранить не смогли, и теперь у нас жителей Хабаровского края надо от тигров спасать. Потому что пока тигров спасали, тайгу-то продолжали вырубать. Теперь тиграм и жить негде, и питания для них нет в этой тайге, она пустая. И они теперь в поисках пропитания приходят в села — 137 собак съели за минувшую зиму.

В общем, мы идем к тому, что вместо реальных экспертов останется одно такое экологическое общество во главе с юристом, которое будет говорить, что у нас все замечательно — а если вы видите проблемы, значит, вы, наверное, не очень любите Российскую Федерацию.