Стримы Марка Фейгина с Алексеем Арестовичем стали регулярными сводками с фронта

Стримы Марка Фейгина с Алексеем Арестовичем стали регулярными сводками с фронта

Фото: скриншот видео / YouTube

Юрист и журналист Марк Фейгин был одним из участников конференции российской оппозиции, которая прошла в Брюсселе под эгидой Европарламента. В прошлом он защищал в судах многих известных людей, которых преследовали российские власти, но в 2018 году был лишен статуса адвоката за нецензурные высказывания в соцсетях в адрес коллег и их клиентов. Сейчас юрист ведет канал «Фейгин Live» на YouTube, насчитывающий более 2 млн подписчиков и 760 млн просмотров. С 2021 года он проводит стримы с бывшим советником руководителя офиса президента Украины Алексеем Арестовичем, которые после начала вторжения России в Украину приобрели формат регулярной сводки с фронта. Фарида Курбангалеева поговорила с Фейгиным о его отношении к ультраправым из РДК, участии в войне на Балканах, дружбе с Аркадием Бабченко, недостатках российской оппозиции и возможности стать адвокатом президента России Владимира Путина.

«Разве мы не все попробовали, кроме войны и силовой составляющей, чтобы чего-то добиться?»

Вы положительно отозвались об итогах съезда российской оппозиции в Брюсселе, который стал еще одним важным объединяющим ее шагом, но были ли какие-то минусы?

— Во-первых, неучастие команды Алексея Навального. Будут ли продолжены переговоры об их привлечении, я не знаю, это вопрос взаимообмена между Михаилом Ходорковском и руководством ФБК (российские власти считают Фонд борьбы с коррупцией экстремистской организацией. — Republic). Какую они могут выработать общую платформу — это вопрос больше к ним. Там, конечно, есть возможные претензии на лидерство, на оспаривание эксклюзивности, тем более что Навальный сидит в тюрьме. Может быть, сторона Ходорковского не очень понимает, кто достоверно выражает его аутентичную позицию. Но в любом случае, это минус.

Второе — это то, что удельный вес оптимистов в Европе, которые видят, что нужно что-то делать с альтернативной Россией, не решающий.

У меня не складывается впечатление, что большинство европейского истеблишмента готово к такому взаимообмену. Потому что многие считают: «Зачем нам это надо, вся эта суета, надо иметь дело с теми, кто решает — с властью. У них же в руках ручка-самописка, и они могут то, что считают нужным, немедленно воплощать. А что может российская оппозиция, кто это такие? Они, может, хорошие люди, но где у них ресурсы и возможности повлиять на войну, на вопросы пленных, вопросы будущего? Да, Путин — мудак, но давайте будем пытаться делать realpolitik».

И, в-третьих, рядовой состав активистов, честно скажу, непростой. Там люди со своими представлениями о прекрасном. Я понимаю, что они имеют право на область своих занятий, не важно, касается это волонтерского движения, экологии или гендерных проблем, я ничего против не имею, только за. Но нужно выделить главные цель и задачу — это вопрос о власти. А вот не все это понимают. Есть представление, что мы должны заниматься просветительством, налаживать какие-то долгосрочные программы и людей перепрошивать в России — такие вещи, которые требуют гигантских трудозатрат, а совершенно непонятно, что в итоге.