Каково быть евреем в современной России

Считаю нужным предварить эту статью небольшим вступлением. Редактор предложил мне написать о том, каково это — быть евреем в современной России. Для меня это вызов, потому что тема очень личная и очень непростая. Она всегда была непростой, быть евреем (еврейкой) сложно всегда и везде, я попытаюсь ниже объяснить, почему; а в России, возможно, сложнее, чем во многих других странах. Понятно, почему интерес к этой теме возник именно сейчас, когда антисемитизм, впрочем, никогда не исчезавший в России, неожиданно выплеснулся наружу так стремительно и отвратительно, как это случилось в Махачкале. Но отрадно уже то, что людей интересует мнение евреев об этом. Постараюсь этот интерес удовлетворить — рассказать читателям о своем опыте жизни в России. Я всегда была рефлексирующей и вдумчивой, никогда не боялась быть откровенной, владею, вроде бы не так уж плохо, словом — а эти качества присущи не всем — поэтому я решила принять этот вызов — за себя и за тех, кто молча переживает свои проблемы, связанные с еврейской идентичностью.

«Мама, а наша кошка — тоже еврей?»

Кто в России не знает этой цитаты из повести Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания»! Ее знают даже те, кто повесть не читал. Национальная принадлежность, казалось бы, должна впитываться детьми «с молоком матери»; после осознания себя человеком, мальчиком или девочкой, малыши узнают, какой они национальности. Но в еврейских семьях в СССР часто было иначе. Во многих из них старшие замалчивали свою национальную принадлежность, старались как можно дольше оттянуть для младших это знание.

Безусловно, этот феномен связан с антисемитизмом, который в СССР существовал на государственном уровне — и как наследие царской России с ее чертой оседлости и поражением евреев в гражданских правах, и как отражение бытового антисемитизма правящей советской элиты. Быть евреем в СССР считалось клеймом, отягчающим обстоятельством, препятствием и для профессиональной карьеры, и для личной жизни — выйти замуж за еврея или жениться на еврейке во многих нееврейских семьях приравнивалось к мезальянсу. Поэтому немало еврейских детей узнавали о своей национальности только в школе с ее неизбежной социализацией.

У меня специфические ленты друзей в соцсетях: в них почти нет тех, кто использует соцсети исключительно для выкладывания фоточек (только родственники, одноклассники и однокурсники), мои френды — люди пишущие, часто профессионально, почти поголовно рефлексирующие, с активной политической и гражданской позицией — то есть такие, которые мне ментально близки. И, конечно, среди них много евреев, но не потому, что я предпочитаю дружить в соцсетях со своими «соплеменниками», а потому что среди русскоязычных интеллигентов и общественных деятелей, преимущественно составляющих мой круг общения, евреев непропорционально много. Обычно они не высказываются на еврейские темы, их, как правило, интересуют более универсальные и глобальные проблемы. Но в эти дни, когда в Израиле идет война с ХАМАСом, когда в мире поднялась очередная волна антисемитизма, а в России она приняла форму погрома, многие из них вспомнили о своей национальной идентичности и стали рассказывать, как происходило их осознание своего еврейства и как они сталкивались с антисемитизмом. Так вот, многие из них узнали о том, что они евреи, от своих одноклассников, причем нередко это «знание» сопровождалось оскорблениями, драками и прочими унижающими их человеческое достоинство действиями школьных товарищей. Дело в том, что в СССР национальность указывалась в паспорте, и все «нетитульные» национальности по умолчанию считались второго сорта. А евреи занимали в этой табели самую низшую строчку. У детей до 16 лет не было паспортов, но их национальность указывалась в классном журнале, откуда любопытные ученики и узнавали о том, что эта девочка еврейка, а этот мальчик татарин и т.п. А дальше дети вели себя в соответствии с тем, что видели в своих семьях, и если их родители были ксенофобами, а этот вид нетерпимости культивировался в стране Советов, дети копировали их взгляды в отношениях с одноклассниками.

Приведу пару красноречивых цитат из рассказов френдов моего поколения.

Павел Лобков: А меня одноклассники били, татары, за исааковну. В кустах отлёживался молчал. 1974. В первом классе. Они классный журнал почитали — не форбс, а кто у кого родители.

Юлия Ауг: Это был второй класс в русской школе в Эстонии. Я пришла в школу утром, перед началом всех уроков, зашла в класс, в нем было уже много ребят, кто-то бесился, кто-то сидел тихо за партой. Я открыла дверь, зашла в класс и тут ко мне подскочил мальчик, стал скакать вокруг меня, корчить рожи, приставил к голове руки и показывал рога и кричал: «Еврей! Еврей! Еврей!», потом он вырвал у меня из рук портфель, открыл его, вывалил все содержимое на пол и начал топтать. Кто-то поддержал мальчика и тоже скакал вокруг меня и корчил рожи. Кто-то сидел тихо за партой и смеялся. Ни один человек меня не защитил. Потом пришла учительница и восстановила порядок в классе.

Было больно, обидно и совершенно непонятно. Я не понимала смысла того слова, с которым вокруг меня прыгал одноклассник. Что это «еврей»? Почему надо так кривляться? А самое главное, какое отношение это слово имеет ко мне?

Вечером за ужином я спросила родителей: «А что такое еврей?»

Родители как-то замерли, переглянулись и стали выяснять, почему я это спрашиваю и где я это услышала. Я рассказала о том, что произошло утром. А родители рассказали мне, что такое «еврей» и что такое «эстонец», и что вообще в мире есть много национальностей. Так я узнала, что мой папа «эстонец», а мама «еврейка».

Мой личный опыт другой. О том, что я и все мои родные евреи, я знала задолго до того, как пошла в школу. Это совершенно не замалчивалось в семье, в доме часто звучал идиш (к сожалению, я не знаю этого языка, взрослые использовали его, когда хотели, чтобы дети не поняли, о чем они говорят, и учить ему нас с сестрой даже не пытались), отмечались все еврейские праздники, на столе часто были национальные блюда. Моя бабушка Циля (Цирель-Лея), как я уже теперь понимаю, была верующим человеком и по возможности придерживалась иудейских традиций: соблюдала кашрут в еде, но не навязывала его другим, держала строгий пост на Йом-кипур, регулярно ходила в синагогу. Русский язык так и остался для нее иностранным; хотя она с 16 лет жила в Москве, всю жизнь говорила по-русски с сильным акцентом, и мой отец, для которого идиш тоже был первым языком, дома часто общался с бабушкой на ее родном языке. Мне было 13 лет, когда бабушки не стало, и я не расспросила ее о многом, о чем надо бы было расспросить, о чем очень жалею. Параллельно с любовью к семейной истории и уважением к еврейским традициям в нашем доме всегда присутствовало почти непроизносимое, но неуклонное правило: за пределами семьи не демонстрировать свое еврейство, не рассказывать о нем, не обсуждать с друзьями в детском саду и школе, там я была как все — советская девочка без роду и племени.

С детства я знала, что не такая, как все, что я еврейка, и это нужно по возможности скрывать от окружающих. Что замуж мне следует выйти, когда вырасту, только за еврея. Что самые престижные вузы для меня недоступны, как бы хорошо я ни училась. Само слово «еврей» имело негативный оттенок, например, моя мама всегда невольно понижала голос, когда произносила его. Мне говорили, что язык, на котором общались и писали мои предки, и не язык вовсе, а жаргон, и учить его мне не нужно, потому что он мне нигде не пригодится. Чудесные песни на этом языке, которые пел мой отец на семейных праздниках, в других местах было петь неприлично. А танцевать так, как танцуют мои родственники на этих праздниках, — весело, зажигательно, красиво! — в других местах не следует.

Примерно класса с третьего я мучительно переживала момент сдачи классному руководителю листочка с анкетными данными, повторяющийся ежегодно. В нем среди прочего нужно было указать национальность родителей. Каждый раз я старалась передать этот листочек так, чтобы одноклассники не успевали прочесть в нем слова «еврей» и «еврейка», и в ожидании этого момента находилась в полуобморочном состоянии. Меня ни разу не дразнили за то, что я еврейка, но мальчишки в классе часто дразнили за это мою подругу Наташу Козюлину, и я мучительно переживала за нее и из-за того, что не решаюсь за нее заступиться, и очень боялась, что меня тоже начнут дразнить. Я подготовила для одноклассников целую речь с объяснением, почему евреи такие же люди, как все, и ничуть не хуже русских; основаны мои доказательства были на учении о мессии и на том, что вся разница между русскими и евреями заключалась в том, что русские (христиане) признали Христа мессией, а евреи нет. Откуда в моей голове взялись эти мысли — я сейчас уже не помню, наверное, из разговоров с отцом, потому что в школе мы такого точно не проходили. Сейчас я думаю, что эта заумная лекция о различиях иудаизма и христианства в советской школе сама по себе могла стать причиной насмешек, и хорошо, что я ее так и не произнесла — повода не возникло — меня никто не дразнил. Но ужас ожидания я не забуду никогда.

Позже, в студенческие годы, когда страх не быть, как все, исчез, я перестала стесняться своей национальности, даже подчеркивала, что я еврейка. Я сразу предупреждала об этом молодых людей, оказывающих мне знаки внимания. Как ни странно, ни один молодой человек не ретировался, узнав, что я еврейка. С удовольствием рассказывала друзьям то немногое, что знала о национальных традициях и национальной кухне, и это вызывало у них, как правило, неподдельный интерес и уважение. Но один раз я все же столкнулась с антисемитизмом лицом к лицу, причем там, где не ожидала. У меня был друг, которому я к тому же нравилась как девушка. Однажды мы ехали с ним в метро, уже не помню, куда, и он начал рассказывать мне об общей знакомой, тоже еврейке, и что-то гадкое сказал про нее на эту тему. По моему окаменевшему лицу он понял, что сказал не то. Начал извиняться, как водится, за то, что сказал это не про меня, но я молча вышла из вагона, решив, что этот человек для меня больше не существует. Он побежал за мной, и ему даже удалось вымолить мое прощение, и мы еще какое-то время общались. Но для себя я сделала очень серьезный вывод: если до этого случая я из юношеского нигилизма отвергала доводы родителей, что замуж нужно выходить только за еврея, то с этого момента поняла, что родители правы, потому что я не хочу, чтобы рано или поздно, если не муж, то кто-нибудь из его родни, высказал мне в лицо то, что я услышала от этого «друга». Данное себе тогда слово я сдержала, замуж вышла за еврея. В нашей семейной жизни бывало разное, как у большинства супружеских пар, но в ней никогда не было непонимания по национальному вопросу, что, наверное, неизбежно возникает в межэтнических браках.

Почему евреи раздражают человечество?

В Советском Союзе только на словах декларировались равенство и дружба народов, на деле это была страна с очень высоким уровнем ксенофобии. Но и на этом общем фоне нетерпимости к любым формам национальной самобытности ярче всех выделялся антисемитизм. Но так было, насколько я могла судить по литературе и другим произведениям мировой культуры, и в других странах и в другие времена. С детства я пыталась понять, почему к евреям такое особое отношение, почему вся классическая русская и иностранная литература пропитаны антисемитизмом, почему евреи — изгои во все времена и у всех народов, и одновременно — неиссякаемый источник зависти и исходящих из нее наветов, сплетен, анекдотов. Не зная слова «Холокост» (оно в СССР не употреблялось), я много знала из рассказов родных об этой отдельной трагедии еврейского народа в годы Второй мировой войны, затронувшей семьи обоих моих родителей. Но это было знание семейное, про геноцид евреев не говорили в школе, об этом не писали книги и не снимали фильмы. И эта трагедия тоже стала частью моей идентичности, как, я предполагаю, у всех европейских евреев. И в этой ее отдельности и умолчании тоже проявлялся антисемитизм.

До сих пор я ищу объяснение такого особого отношения мира к евреям. Почему маленький народ (сейчас в мире насчитывается 15 миллионов евреев среди 8 миллиардов населения Земли) вызывает столько сильных негативных эмоций у всех остальных народов? Ответ на этот вопрос сами евреи пытались найти на протяжении многих веков. Об этом написано много трактатов и книг. Но каждое новое поколение снова ищет на него ответ, потому что по-прежнему «еврейский вопрос» не дает покоя представителям многих народов, и снова кто-то мечтает решить его окончательно, как попытался это сделать в ходе Второй мировой войны Адольф Гитлер.

Русскоязычная писательница Ольга Кромер, еврейка из России, живущая сейчас в Израиле, тоже попыталась найти объяснение этому феномену, «почему так сильно, давно и повсеместно» евреи «раздражают человечество, почему занимают такое огромное место в мировом дискурсе?». Ее ответ стоило бы опубликовать полностью (ссылка на Facebook, продукт компании Meta, которая признана экстремистской и деятельность которой на территории РФ запрещена), но за невозможностью это сделать я перескажу ее текст об истории еврейского народа и антисемитизма, неизменно следующего за евреями, добавив в него информацию и из других источников.