Вот уже почти два года в рамках глобального российского диспута «уехавшие-оставшиеся» ключевым аргументом первой стороны является обвинение второй во внутренней эмиграции. «Оставанцев», в особенности столично-среднеклассовых, принято корить за молчаливое согласие с обновлённым социальным контрактом, навязавшим обществу агрессивный патернализм и отказ от политической субъектности, а также за сознательное игнорирование войны и безразличие к даже прямым её внутренним проявлениям, вроде атак беспилотников ВСУ на спальные районы Москвы.
Как и любой общественный договор, позднепутинский предусматривает обмен конституционных свобод на определённый «продукт» — иллюзию нормальности. Почти год назад в «Отделе культуры» вышел материал о том, как переменилась Москва за десять месяцев «военного положения». О том, как лозунг «нет войне» превратился в «нет войны», и столица научилась жить в комфортном режиме «блок на негатив». За 2023-й она освоила такой лайфстайл в совершенстве, оправившись от шокового эффекта первого, мобилизационного этапа вторжения, адаптировавшись к «путинской нестабильности» и даже попытавшись происходящее рационализировать — результатом таких когнитивных извращений стал недавний запуск журнала «Москвичка».
Об этичности «оставанческой культуры» и соответствии рынку цены «права человека и гражданина» на товар «право втридорога купить в "Азбуке Вкуса" параллельно импортированную Coca-Cola» можно спорить очень долго, но такой цели я не преследую. В этой статье я буду отталкиваться от безоценочного факта: в 2024-й год Россия вступает с уникальным обществом потребления, окончательно сформировавшимся вследствие информационного охлаждения украинских событий и снижения к ним публичного интереса, отъезда (или же возвращения) всех «колебавшихся» и «пересиживавших», привыкания граждан и бизнеса к санкционному давлению и в целом массового принятия мысли «это, похоже, надолго».
Перечисленные социальные обстоятельства понятны и разъяснений не требуют, однако в чём, собственно, состоит та самая уникальность общества потребления, консолидации которого они, на мой взгляд, поспособствовали? Здесь начинается территория субъективности, к которой я подступлюсь по довольно необычной траектории — через телевизионную рекламу. И вот почему.