Новогодние каникулы | И снова Мадлена | Карцер | Колыбельная на суахили | Весна
НОВОГОДНИЕ КАНИКУЛЫ
В тюрьме никто не любит выходные. Это самые долгие дни, потому что нет писем, передач, никуда тебя не позовут, остается только придумать себе занятие, чтобы скоротать время и дождаться очередного понедельника. Хотя и эти ожидания могут быть напрасными, потому что ни в понедельник, ни во вторник, ни в другой день к тебе никто не придет, а ты будешь ждать и надеяться. Я уже привыкла к тому, что надо было постоянно себя чем-то занимать. Я даже придумала расписание дня, которому следовала четко и неукоснительно. Здесь все средства хороши: книги, часовая прогулка, телевизор. Иногда дежурные говорили, что «все мы целый день валяемся и ничего не делаем, только едим и спим». Десять дней выходных подходили к концу. Я надеялась, что после Нового года мое дело начнет двигаться, ко мне придет следователь, будут проводиться всякие следственные действия и это приведет к какому-то результату. Юля тоже готовилась к суду, так как ее процесс уже подходил к концу и фактически она уже выходила на приговор. Мне читать было нечего, так как свое обвинение я уже изучила и так, поэтому я занималась исключительно своим самообразованием.
И СНОВА МАДЛЕНА
Первый будний день уже в новом году начался с того, что Юля уехала на суд, а вечером к нам завели Мадлену Павловну. Я думала, что это дурной сон, но оказалось, что все было наяву. Мадлена Павловна нервничала. Было видно, что ей не по душе такое положение дел. Но в тюрьме остается только смириться и расслабиться. Почему ее перевели, я не знаю, видимо, это был некий эксперимент администрации на «межличностные отношения заключенных». Мне даже было самой любопытно, что из этого выйдет. Я решила просто сделать вид, что ничего не произошло, налила ей чай, помогла разложить вещи. Конечно, мне очень хотелось спросить у нее, зачем она так поступила. Но потом решила, что она всё равно начнет что-то плести, поэтому оставила и эту затею. Дальше было еще интереснее. Буквально через два часа после ее прихода к нам заглянула дежурная и велела собираться Мадлене Павловне в карцер, так как у нее наконец-то нашли мобильный телефон. При этом она охала и все спрашивала: «Скажите, ну за что мне все это наказание? Что я сделала плохого?» Она даже пыталась плакать, но я уже не верила этим слезам. Вера в тюрьме очень быстро оставляет тебя, и ее нельзя отпускать, потому что когда она уходит, становится совсем плохо. И тогда ты видишь только мир вокруг себя, очень странный мир, с таким отчаянием, с одной стороны, и с такой жесткостью, с другой. Мне так и не удалось понять причину такого контраста. Проходит время, и чьи-то слезы уже не вызывают в тебе какого-либо сожаления, но ты можешь сам расплакаться при виде просто сидящей женщины, лишь заглянув ей в глаза, в которых можно увидеть бескрайнюю боль и отчаяние. Очень многие говорят, что у всех, кто сидел, тяжелый взгляд. Это не совсем так, но всё же наступает момент, когда ты уже не можешь на людей смотреть по-другому. Так было и с Мадленой Павловной, я просто видела, что эти слезы – очередная игра, хотя мне было ее искренне жаль, что в таком возрасте (а ей было 56 лет, и такая тяжелая жизнь) ей придется провести в абсолютно непригодном для жизни помещении целых две недели. Но все хорошо, что хорошо кончается. И Мадлену Павловну в тот же вечер вернули в камеру. Оказалось, что она просто не прошла медицинский осмотр.
КАРЦЕР
В карцер можно попасть как за серьезное нарушение (телефон, «дороги», межкамерная связь, провоз запрещенных писем, они же «малявы», хамство администрации, драка), так и за несколько незначительных. Попадешь ты или нет, все зависит от оперативника и его отношения к тебе. Конечно, злостных нарушителей туда сажали без сожаления и угрызений совести. Но сажали иногда и просто в качестве воспитательной работы, если уж человек был слишком непримирим. Гордых в тюрьме не любят. В карцер можно взять с собой зубную щетку, мыло, другие предметы гигиены, но только самое необходимое. Никаких книг, никаких сигарет, никаких писем, ни еды. Пятнадцать дней ты проводишь в компании трех стен, маленького окна, которое расположено так, что ты не видишь улицы, тусклой лампочки и двери с окошком, которое открывается ровно три раза в день, только тогда, когда приносят еду. На тебя надевают короткое платье, зимой и летом одно и то же, и остается только предаваться собственным мыслям на одиноко стоящей маленькой табуретке, потому что кровать опускают только после вечерней проверки, а поднимают сразу утром. Единственным развлечением в карцере является приход администрации, которая ежедневно должна делать обход. Конечно, если в карцере будет добрая дежурная, то она даст тебе одну сигаретку, которую ты должна очень быстро выкурить, при этом не оставив следов преступления. Я в карцере не была, но видела тех, кто оттуда возвращался. И можно только себе представить, каково там, если человек , заходя в камеру, был так счастлив, что просто сиял. Однажды в одной из газет мы прочитали, что в Россию приезжала комиссия по правам человека, и была очень удивлена, что в карцер нельзя брать книги. Комиссия заявила, что карцер не должен быть пыткой. И еще некоторое время спустя мы также увидели одну статью, в которой было написано, что теперь можно заключенным, помещенным в карцер, книги. И даже радовались этим незначительным переменам, так как от карцера никто не был застрахован, но в действительности все осталось по-прежнему.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ НА СУАХИЛИ
Итак, нас в камере было четверо. Фактически в таком составе мы провели весь январь. Мадлена Павловна была настолько невыносима, что Юля, которая никогда не гуляла, была вынуждена вместе со мной идти на прогулку. Она брала спицы вместе с очередными носками, тепло одевалась, и мы с ней уходили. Мадлена Павловна все время пускала какие-то слухи про всех, и даже несколько раз пыталась выяснить со мной отношения. Но мне было уже на нее абсолютно наплевать. Но все-таки я была ей очень благодарна, так как именно она преподала мне очень хороший урок, который я выучила, надеюсь, на всю жизнь. В конце января Юля уехала на приговор и не вернулась. Ей дали условный срок, фактически максимальный, исходя из условного наказания, из которого она провела два года в тюрьме. В тюрьме она занималась изучением суахили (учебник есть в тюремной библиотеке) и мечтала родить ребенка, я надеюсь, что теперь она поет своему ребенку песни на этом дивном языке. Это была не единственная радостная новость, потому что на следующий день к нам вернулась Нина Федоровна. Она сильно похудела, и даже осунулась, но она улыбалась и смеялась. И я тоже была очень рада ее приходу! Почему с ней так поступили, мне неизвестно. Ведь когда мужчины являются бывшими сотрудниками или работали в системе правоохранительных органов и т.п., то их не сажают со всеми по известным причинам. Так почему же с женщинами поступают по-другому? К приходу весны у нас ничего не поменялось, только перевели Сабо куда-то на «общак». Нина Федоровна ждала кассационного суда, я уже вообще перестала чего-либо ждать, так как мой следователь пришел всего один раз, да и то, чтобы отказать мне в проведении следственных действий, потому что я ему написала ходатайство, что хочу быть допрошенной и настаиваю на очных ставках. Но это фактически то же самое, как требовать в суде изменения меры пресечения. В моем деле 70 томов. Мой допрос в качестве обвиняемой состоял из двух предложений: «Вину не признаю. Более подробные показания дам в суде». Коротко и по существу. Потому что либо так, либо вообще никак. На тот момент ни мои показаниями, ни очные ставки никому уже не были нужны.
ВЕСНА
Зима проходит в тюрьме быстро, потому что все время темно и холодно. Ты сжимаешься в ком и убеждаешь себя, что жить можно и нужно, вот только кровать постоянно впивается в бок. Наступала весна, приближался март, а с ним и мой очередной выезд. Третий по счету, но явно не последний. На выездах можно встретить очень интересных людей. Основной темой в тот год была всеми ожидаемая амнистия. Ее все ждали, так как Государственная Дума должна была отмечать свое 100-летие, и кто хорошо знал историю, говорили, что первый закон, который был принят, был именно закон об амнистии. Все ждали эту весну, надеялись, а кто-то даже просто собирался домой. Ходили всякие небылицы про то, что закон уже издали, или что он находится в третьем чтении. Тюрьма гудела, и только мудрые «краткие» понимали, какую чушь несут эти глупые «первоходы», и мирно собирались на зону. В конце марта меня и Мадлену Павловну перевели на «общак», Нина Федоровна осталась на спецах. Мы с ней потом виделись в следственных кабинетах еще несколько раз. Я знаю, что Президиум Верховного суда оставил ее приговор без изменения, ее сын уехал воевать, а что стало с дочерью, мне неизвестно. Рассмотрения своей жалобы она ждала год, а потом была этапирована в одну из женских колоний. Моя новая камера была уже для меня обычной. Меня многие знали по выездам, кто-то по старой 202-ой. С Мадленой Павловной мы расстались только летом, когда ее, как осужденную, перевели в другую камеру, «осужденку». Она получила 5 лет и шесть месяцев. Говорят, что когда она приехала в Головино (туда ее отправили отбывать наказание), ее вышла встречать чуть ли не вся зона. Там она была «знаменитой Мадленой». Кстати, в итоге она там состояла в секции дисциплины и порядка, поэтому какого-либо дискомфорта я думаю, она не испытывала. А я осталась в 306-ой камере. Там я встречу замечательных людей и узнаю, что в тюрьме очень много тех, кто несправедливо там оказался, и еще больше мне станет ясно, что это целая машина, из-под колес которой может уйти разве что один из сотен тысяч.