Эразмус Риттер фон Энгерт. Добрый самаритянин / Wikimedia Commons
Эмпатия – довольно новое слово. Несмотря на свои древнегреческие корни, оно впервые появилось в английском языке (откуда затем было скалькировано в русский) в 1909 году, в «Лекциях об экспериментальной психологии» Эдварда Титченера. Титченер употреблял слово «эмпатия» в нескольких значениях: одно из них относилось к восприятию произведений искусства (музыки, живописи, литературы), а другое, наиболее актуальное в контексте настоящей статьи, означало «полную симпатию», то есть способность одного субъекта думать, чувствовать и говорить как другой субъект. Именно в последнем понимании, то есть как способность становиться на позицию другого, идентифицировать себя с ней или с ним, испытывать те же чувства, смотреть на мир ее или его глазами, эмпатия и закрепилась в современном общественном и политическом дискурсе.
Нередко она представляется как жизненно важное качество, необходимое для развития в современных обществах демократии и толерантности. Джереми Рифкин, социальный теоретик и влиятельный экономист, видит в ней также надежду на спасение от экологического кризиса и выживание человеческой цивилизации в целом. Бывший президент США Барак Обама считает эмпатию ключевым элементом в борьбе с глобальным неравенством и построении более справедливого общества. Наконец, известная философ и феминистка Марта Нуссбаум считает, что эмпатия необходима для того, чтобы противостоять идеологии страха и ненависти, распространяемым разного рода популистами и консерваторами. Но несмотря на все позитивные оценки, эмпатия остается крайне проблематичной в политическом измерении, особенно в эпоху аффективного капитализма, в котором аффекты – чувства и эмоции – становятся таким же объектом менеджмента, подсчета и коммерциализации, как и природные ресурсы и рабочая сила.
