Сцена из «Евгения Онегина» в постановке Дмитрия Волкострелова. Евгений Бовыкин — Онегин
Фото: Елена Лехова / «Урал опера балет»
Главный концептуалист нового российского театра, основатель театра post (Санкт-Петербург) и руководитель московского Центра им. Мейерхольда Дмитрий Волкострелов впервые осваивает большую сцену и впервые ставит оперу, притом самую популярную — «Евгения Онегина» в екатеринбургском театре «Урал опера балет».
Ставит бесстрашно. Без купюр, за одним исключением — ввиду музыкальных недостатков спектакля. Об этом скажу сразу, не упоминая имена дирижера и солистов, чтобы унять гнев.
Cпектакль длится непрерывно, включая антракты, с первого зрителя в зале до последнего, зал покидающего, но эта непрерывность осознается постфактум.
Сцена из «Евгения Онегина» в постановке Дмитрия Волкострелова. Алена Гончарук — Таня, Евгений Заев — Евгений
Фото: Елена Лехова / «Урал опера балет»
На сцене немолодые люди играют в бадминтон. Не сразу догадываешься, что это Евгений Львович Онегин и Татьяна Дмитриевна Ларина. Наши современники. Играют в березовой роще. Бесшумно, не нарушая невидимые границы «четвертой стены». Мгновенно вспоминаешь (и тут же мемуар отстраняешь) тишайший финал «Блоу ап» Антониони — игру в теннис без мячика.
Стволы оголенных деревьев без веток, без листьев занимают пол-сцены, по необходимости удаляясь или превращаясь (с помощью света) в колонны (художник по свету Илья Пашнин).
Настоящие березы — обобщенный образ нашего безмерного пространства и пейзажа русской классики. В него ввергнут — мягко, концептуально — «Евгений Онегин» Волкострелова.
«Онегин» — это же «Лебединое озеро», — сказал водитель, доставлявший меня из аэропорта на спектакль. Лучше не скажешь. К балету, в отличие от других наших режиссеров драматического театра, Волкострелов еще не прикоснулся, а к этой опере двигался сквозь опыт таких спектаклей, как «Русский романс» и «Русская классика», то есть шел к конкретике от обобщений (в которых оказался так проницателен мой водитель).
Сцена из «Евгения Онегина» в постановке Дмитрия Волкострелова. Софья Доброжанова — Таня, Елена Павлова — Татьяна
Фото: Ольга Керелюк / «Урал опера балет»
В «Русский романс» сценограф Ксения Перетрухина тоже посадила березы, незыблемый артефакт для лирической сцены (жанр «Онегина» — «лирические сцены в трех действиях»). В «Русской классике» Перетрухина оградила на сцене музейное пространство, оно же пространство психологического театра, в которое втирались, которое обживали посетители музея. Они населяли современными предметами антикварную декорацию. Однако разрыв со старым миром был для них судьбоносным, не побежденным тактильным присутствием наших современников в музейном театре-доме.
В «Русском романсе» актрисы выходили в современных одеждах и читали тексты романсов. Потом переодевались в старинные платья и участвовали в домашнем музицировании. В «Русской классике» посетители в музейных тапках вытряхивали из многоуважаемого шкафа исторические костюмы, переодевались и писали гусиным пером, посылая привет Ман Рэю, совокупившему швейную машинку и зонтик на операционном столе.
В «Онегине» Волкострелов расслоил действующих лиц на солистов и актеров миманса (Татьяна-Таня-Татьяна Дмитриевна, Ольга-Оля-Ольга Дмитриевна с живой гончей, Онегин-Евгений-Евгений Львович, Ленский-Владимир), существующих близко друг другу, на расстоянии, «в тени» и рядом. Леша Лобанов, постоянный художник по костюмам Волкострелова, одел солистов в современные костюмы, а «двойников» — в исторические. Впрочем, по ходу действия они обменивались одеждой, создавая скорее диалог со временем (временами), в которых оказались в театре и жизни. Да и двойниками их назвать было бы не совсем правильно. Хотя, на первый взгляд, солисты озвучивают мизансцены, в которых участвуют немые актеры (студенты театральной академии) — им поручено то или иное действие (написание письма Татьяны, например).
Сцена из «Евгения Онегина» в постановке Дмитрия Волкострелова. Алена Гончарук — Таня
Фото: Елена Лехова / «Урал опера балет»
Хор представлен и в исторических, и в современных одеждах в сцене пикника («Слыхали ль вы») — хористы явились с пледами, чтобы расположиться в березовой роще и попеть, отдохнуть. Или же в дождик под зонтами хористы запевали («девицы-красавицы»), прогуливаясь в роще. В сцене дуэли солисты выступали в исторических костюмах, а «двойники» — в современных. Дуэль — прерогатива оперного давнишнего времени, и режиссер фиксирует эти временные сдвиги благодаря смене костюмов. Звука выстрела в этом спектакле не слыхать. Оперная условность обозначает смерть оперного героя бесшумно.
Итак, не двойники, а образы и роли. Вот что Волкострелов замыслил представить на этой лирической сцене, где время течет симультанно. Где времена движутся навстречу друг другу. «Онегин» ведь не сходит с мировой сцены и по такой мотивации — благодаря закулисной связи времен, которая иронично и деликатно заявлена, скажем, в современной пластике на именинах Татьяны под музыку вальса и котильона (хореограф Максим Петров). А также в присутствии в настоящем времени «настоящих» Тани, Оли, Владимира, Евгения в разных возрастных категориях.
Сцена из «Евгения Онегина» в постановке Дмитрия Волкострелова. Алена Гончарук — Таня, Наталья Карлова — Татьяна
Фото: Ольга Керелюк / «Урал опера балет»
Мизансцена второго акта — полукружье венских стульев для именин Татьяны — напоминает картинку легендарного спектакля Пины Бауш «Кафе Мюллер». Притяжение/отталкивание — заговор интриги между героями и «Онегина».
В антракте рабочие в прозодежды будут мыть пол для праздника и совать нос в мобильники, а когда начнется действие, останутся сидеть и уйдут, чуть «запоздав». Трогательные режиссерские штрихи этого спектакля воссоединяют порушенную связь времен, одаряя лирическим теплом каждую мизансцену.
Замысел спектакля прорастает доходчиво и без эксклюзивных постановочных трюков — в спокойной (чистой) режиссуре. Но этот покой и такая наглядность — свидетельство настоящей продуманной (а не нахватанной) радикальности. Важно и то, что никакой эклектике смена ролей и образов тут не обязана. Тонкое решение.
Во втором антракте — перед петербургским балом — рабочие в исторических костюмах расчехляют люстры, уносят труп Ленского, открывая сцену в глубину, подчеркнутую свечением черного бархата. Четырнадцать люстр, все настоящие, как и ампирные или венские стулья, антикварная кровать, другие люстры в сцене именин Татьяны, как и настоящие березы — обобщающие время/пространство и конкретизирующие его, и превращенные (с помощью света) в колонны петербургского дома Татьяны, — способствуют физическому ощущению настоящих людей, вещей, материалов, сосуществующих в исторической перспективе. Никакой поэтики ретро здесь нет, как нет и окультуренного диалога с оперным архивом.
Сцена из «Евгения Онегина» в постановке Дмитрия Волкострелова. Второй акт
Фото: Ольга Керелюк / «Урал опера балет»
В последнем акте поодаль от Татьяны в малиновом берете замечена Таня, тоже в беретике. Финальная реплика Онегина («О смерть, о смерть! Иду искать тебя!»), заимствованная из первой редакции оперы, опровергнута в эпилоге. В длящемся прощании спектакля с залом.
В глубине рощи Таня с Евгением играют в бадминтон, омолаживая (закольцовывая) сюжет — здесь и тогда. Как и главное — время действия. Здесь и сейчас.-
Что еще почитать:
Все было не так. «Идиот» Акиры Куросавы — лучшая экранизация русской классики
Прекрасная Россия будущего с отдельными недостатками. В сериале «Чиновница» соединились заветы соцреализма и новый гламур
Кто вы, мистер Чичиков. Новый сериал Григория Константинопольского вызвал бурное обсуждение и породил массу версий
