Улица в Грозном, 2004 год
Полина Жеребцова
Писательница-документалистка Полина Жеребцова родилась в Грозном в 1985 году. Когда ей было девять лет, началась Первая чеченская война. Уехать из Чечни Полине вместе с мамой удалось только в 2004 году. Всё это время она фиксировала происходящее вокруг в дневниках. Сегодня эти рукописи принято сравнивать с дневниками Тани Савичевой из блокадного Ленинграда и Анны Франк, прятавшейся от гестапо в Амстердаме. Архив Полины — пожалуй, самое полное документальное свидетельство войны в Чечне. Читая его сегодня, невозможно избежать параллелей с войной, которую Россия развязала в Украине. В рамках проекта «Всемирная история ресентимента» фрагменты «Чеченского дневника» будут публиковаться в «Отделе культуры» с авторскими комментариями.
— Вы вели дневники в нечеловеческих условиях. Как вам удавалось сохранять записи? Как вы находили время для письма?
— Представьте себе сложную видеоигру в стиле открытого мира. Главным персонажем в ней является маленькая девочка, которая взрослеет. Она ищет еду в руинах, перемещаясь между локациями — «Рынок», «Консервный завод», «Дом» и так далее. Город погрузился во тьму, сгорел дотла, в нем давно не работают коммуникации. Серебристые нити растяжек окутали место обитания людей, и город стал похож на кокон, висящий на древе смерти. Ошибка может стоить девочке жизни. Сохраняться нельзя. Но она очень осмотрительна. И у нее есть единственный настоящий друг — Дневник. Главным оружием девочки являются книги из десятитысячной библиотеки. Каждая прочитанная история помогает разгадать и обойти сложные ловушки. Ведь истории повторяются и, зная прошлое, всегда можно предвидеть будущие события.
Война делает разумного человека недоверчивым. Человек видит лицемерие, ложь, преступления, безумцев, диких псов войны, чей разум затуманен пропагандой. Меня спасали хорошие книги, истории о славе и благородстве моих предков и добрые дела. В нашем архиве были старинные письма и дневники прадедушек, дедушек и бабушек. Мне было на кого равняться! На войне я жила с девяти лет. Меня водили на расстрел в 14 лет, я пережила пытки, была ранена и потеряла близких, здоровье и дом.
Я выросла на войне из девятилетней девочки в двадцатилетнюю девушку. Когда все социальные институты рухнули, а пропагандисты с двух сторон — ичкерийской и российской, — покинули поле боя, чтобы изрыгать свои мерзости в безопасности, то в отсутствии детских садов, нормальной школы, творческих союзов, у наших детей и подростков под бомбами появилось время для самообразования. На войне дети и подростки ищут еду, воду, учатся выживать, рисуют, делают записи в дневник, читают и пишут письма в пустоту.
Страница из дневника Полины Жеребцовой
Свой дневник я тщательно прятала. Не показывала взрослым. Один раз его увидела мама и стала укорять меня, что я помимо выживания занимаюсь записями, а это опасно. Больше я ей его не показывала. Во Вторую войну, решив, что мы все равно погибнем, я мечтала, чтобы кто-то нашел мой дневник в руинах, прочитал и понял, что ни одной войны допускать нельзя. Дневник был для меня маяком и спасением.
1994
25.03.
Привет, Дневник!
Живу я в городе Грозном на улице Заветы Ильича. Зовут меня Полина Жеребцова. Мне 9 лет.
26.03.
На день рождения, 20 марта, мама купила торт с орехами. Мы были в центре. На площади много людей. Люди кричали. Были дедушки с бородами. Они бегали по кругу.
Ленин раньше стоял в калошах. Памятник. Потом его скинули, а калоши остались.
Зачем люди кричат? Чего просят? Мама сказала:
— Это митинг!
21.05.
Я помогала маме торговать печеньем на «Березке». На работе маме не платят. С едой плохо. Тетя Катя говорит:
— Это времена такие. Тяжелые.
Мы варили суп из куриных лап и ели. Раньше из курицы варили, а теперь из лап. Лапы продаются на килограмм. Курица была вкуснее. Очень вкуснее.
Мама хочет перевести меня в другую школу.
Старшеклассники одну девочку ударили стулом по голове, она в больнице. Я дружила с Надей с первого класса. Говорила ей секреты.
Я собираю наклейки, и осталось только одну наклеить, чтобы выиграть куклу Синди! Надя попросила книгу, и я дала. И забыла, что в книге альбом и наклейки! Надя вернула книгу, а альбом нет. Я и мама ходили к ним домой. Они живут в частном доме. Мама просила ее деда, чтобы отдали. Они не отдали. Я плакала. У меня теперь нет альбома и нет подруги.
У них дома я видела маленького поросенка. Он бегал, как собачка.
Поля
11.09.
На рынке были люди с оружием. Что-то искали. Все испугались.
09.10.
Кружили вертолеты и самолеты. Низко. Сердце стучит. Они будут убивать нас? Сказала маме.
Мама говорит:
— Нет. Не будет войны. Не будет!
11.10.
Много стариков с бородами. Все что-то говорят. По кругу бегают и читают молитву. Мне кажется это очень странным.
А дед Идрис сказал, что все будет хорошо, и дал конфеты. И тетя Валя сказала. И бабушка Зина. И тетя Марьям.
Не будет войны. Это просто самолеты летают. Смотрят на нас.
— Дневник растет вместе с автором — стиль вашего повествования меняется с годами. Вы редактировали свои детские тексты? Если да, то до какой степени и сколько лет спустя?
— Светлана Алексеевна Ганнушкина [правозащитница, председатель комитета «Гражданское содействие»] несколько раз называла меня главным свидетелем Чеченской войны. Это вызвало взрыв мозга и неадекватный шквал эмоций у аферистов и пропагандистов с двух военных сторон. Но я скажу, что Светлана Ганнушкина не ошиблась. Я всегда честна по отношению ко всем, так как моя сторона — мирные жители, о которых всегда забывают политики и военные. Я собирала и собираю истории реальных свидетелей. За это меня сильно ненавидят, и противоборствующие силы давно дошли до угроз расправы, а также клеветали и оскорбляли моих предков: дедушек — героев, ветеранов ВОВ, бабушек — актрису и художницу, маму, и так далее.
Сейчас у меня написано пять книг: «Ослиная порода» — 101 история о раннем детстве в Чечне, «Чеченский дневник 1994–2004гг. Муравей в стеклянной банке», «Тонкая серебристая нить (рассказы)», «45-я параллель» о жизни беженцев после войны и «Тюкины дети» о том, как я работала няней в семье московских правозащитников.
В России крайне сложно найти издателя на такие опасные и сложные темы. Дневники я веду с девяти лет, а писать прозу и сочинять стихи стала гораздо раньше. Выходил также без сокращения один том чеченского дневника — документа за Вторую чеченскую войну. Благодаря моим неимоверным усилиям, буквально нечеловеческой силе воли, без всякой помощи журналистов и правозащитников нашелся издатель — маленькое издательство «Детектив-пресс» в Москве впервые опубликовало мой дневник на русском языке в 2011 году. Несколько раз в России книгу переиздавали.
Редактировать чеченский дневник я никому бы не позволила, поэтому указано, что дневник в авторской редакции, то есть, изменены некоторые имена героев, чтобы не навредить людям. Чеченский дневник издан именно дневником, остальные личные дневники: ставропольские, московские, питерские, украинские, европейские являются фундаментом для документальных романов — слепков нашего времени.
Читатели часто задают мне вопрос: может ли быть издан «Чеченский дневник» как документ полностью? Учитывая, что это будет три тома по 700–800 страниц, с предисловием и послесловием, наполненных рисунками и фото, а также массой авторских пояснений, ни одно издательство не возьмется за такой сложный проект без участия мецената.
Рукопись «Чеченского дневника»
Фото из личного архива Полины Жеребцовой
Чеченский дневник — это гимн всем пострадавшим в многонациональной республике, где во время войны нет и никогда не было страдания какого-то «одного народа». Пострадали все проживающие на тот исторический момент народы. Напомню, что в Грозном жили преимущественно русские и русскоговорящие: украинцы, армяне, татары, кумыки, цыгане, евреи, поляки, белорусы, аварцы, и т. д. А в селах и в маленьких городках в процентном отношении было больше чеченцев и ингушей. Мои герои — это мирные люди!
— После начала российского вторжения в Украину я занимаюсь исследованием ресентимента в различных военных и политических конфликтах прошлого и нынешнего веков. Как вы думаете, корректно ли говорить об этом чувстве применительно к чеченцам?
