KremlinRussia_E / Twitter.com / Global Look Press
Последние социологические исследования, как официальные так и независимые, показывают, что тревога и апатия стали чуть ли не ключевыми характеристиками состояния российского общества в уходящем году. Власть ведет себя противоречиво, одновременно пытаясь мобилизовать общество на «народную войну» с Украиной и в то же время сохранять остатки «нормальной жизни». Политолог Александр Кынев рассказал Republic, к чему может привести существующий раскол во власти, как на политическую обстановку внутри России влияют покинувшие страну оппозиционеры, какая политическая судьба ждет их после войны и каким образом общественная апатия может послужить толчком для смены режима в России и выхода из тупика.
«Главная национальная идея сейчас — выжить»
— В своей последней колонке на сайте «Радио Свобода» вы пишете о расколе как в российской власти, так и в кругах оппозиции, и говорите о «наказании», которое власть может получить от избирателя, лишенного привычной жизни. Как может выглядеть это наказание, каким образом общество может проявить свое недовольство? Пока кажется, что у россиян бесконечный потенциал терпения.
— В своей статье я описываю раскол, который есть в самой власти по поводу стратегии, как вести себя с населением. И вторая часть — раскол в оппозиции по тому же вопросу, о стратегии по отношению к гражданам. Остальное — это общие ремарки с некоторой критикой этих подходов, и вы, наверное, имеете в виду эту критику. Речь идет о том, что надежды и попытки власти сделать эту войну условно «народной», когда люди должны почувствовать, что все всерьез, попытки отменять праздники и так далее ни к чему хорошему не приведут. Потому что в реальности никакой массовой поддержки «спецоперации» среди граждан нет. Люди готовы терпеть до тех пор, пока все это сохраняет какие-то элементы нормальной жизни. Ликвидация элементов нормальной жизни вызовет озлобление, еще больше усилит депрессию и точно никакую поддержку СВО не даст. Она вызовет страшное раздражение и совсем обрушит рейтинги.
Фейсбук Александра Кынева
— В какой степени российскую власть заботят рейтинги в ситуации, когда она привыкла справляться с общественным недовольством новыми ограничительными законами и ужесточением внутренней политики?
— Власть, во-первых, очень сильно зависит от поддержки граждан, и что бы кто ни говорил, социология имеет значение. Социология измерялась всегда и измеряется сейчас, рейтинг Путина, его политическое доминирование всегда держалось на изначально сверхвысоком рейтинге, это была основа его режима. А также то, что в определенный момент это доминирование совпало с некими стереотипами и желаниями значительной части населения, в которые он смог вписаться. Рассказы про то, что поддержка граждан никого не волнует, — чушь собачья. Это имеет значение. Поэтому если социология будет показывать, что поддержки нет, что раздражение растет, что власть неправильная, то это будет вести и к усилению брожения в элитах, это совершенно однозначно.
Элиты консолидируются вокруг Путина. В первую очередь, конечно, их вокруг него сплачивает страх, но кроме страха еще и безальтернативность, то бишь рейтинг. Соответственно, если рейтинг будет падать, брожение в элитах будет усиливаться, и это будет выражаться и на выборах тоже. Где-то это ведет к спорадическому протестному голосованию, по-разному на разных выборах в зависимости от ситуации, региона, контекста и так далее. И в первую очередь это брожение и недовольство выражается в социологии, не увидеть этого будет невозможно. И сейчас этого не увидеть невозможно.
— Даже несмотря на то, что сейчас в России сложно доверять соцопросам?
— Даже официальная социология, если вы посмотрите, в последние месяцы показывает довольно негативные тренды, даже при 90% отказов [отвечать на вопросы], как пишет Russian Field. Если мы к этому добавим проценты отказов, я думаю, что картина будет еще хуже.
— Есть распространенное мнение, что даже если уйдет Путин и сменится его ближайшая политическая элита, проблема отношений российского народа и его отношений с властью останется, и авторитаризм будет воспроизводиться. Потому что условный Путин отражает народ. Так ли это?
— Это какой-то набор утверждений. Я так не считаю.
— Вы в своей колонке пишете, что не факт, что следующая власть будет лучше.
— Нет, я думаю, что она будет лучше. Я имею в виду, что в случае катастрофического распада это будут прежде всего национальные автократии. Потому что мы уже видели, что именно это происходило в 90-е годы. Посмотрите на современную Чеченскую Республику, национальные регионы, это далеко не демократии. И я это имею в виду. У нас есть отдельные товарищи, в кавычках борцы за национальное возрождение, которые совершенно не понимают, за что они борются. Они живут в каком-то мире, которого не существует.
Что касается всего остального, давайте не путать две вещи — авторитаризм и персоналистскую политическую культуру. Россия была и есть страной персоналистской политической культуры, где в первую очередь имеет значение личная харизма лидера, а все остальное вторично. И это особенность не только России, это же характерно для стран Латинской Америки или Африки. Эта вещь, когда люди в первую очередь доверяют личности, очень устойчива, она не может исчезнуть просто так. Это может быть микс каких-то идей, чего угодно, но в первую очередь должна быть личность.
А авторитаризм — это история про разделение полномочий, когда фактически один из институтов полностью подминает под себя другие, по сути монополизируя власть. Будет ли следующий режим (или следующие режимы) авторитарным, будет зависеть от того, станут ли меняться правила игры. Это очень важно, и прогнозировать здесь я не берусь. Потому что не хочется быть кликушей, кликушество это всегда зло, но и не хочется выдавать собственные пожелания и мечты за прогноз. Какие-то шансы на то, что следующий режим будет лучше, есть, но я не астролог. Будущее всегда вариативно. И даже прогнозы погоды на ближайшие дни не всегда сбываются.
Kremlin.ru
— Кто может и будет менять эти правила игры?
— Правила игры в первую очередь формируются элитами под влиянием множества факторов, внешних и внутренних.
— Санкции могут способствовать тому, чтобы элиты захотели менять правила игры в сторону демократизации?
— Могут.
— Политическое поле в России почти полностью зачищено, многие политические пассионарии уехали из России, некоторые сидят в тюрьмах, другие затихли. Что остается делать тем, кто остался, кроме того, чтобы фиксировать происходящее?
— Оставшимся остается выживать. Главная национальная идея сейчас — выжить.
— У тех, кто не уехал, остались какие-то возможности политической борьбы, которые они могут использовать?
— В рамках имеющихся возможностей — думая о том, что ты говоришь, где ты говоришь, с кем ты взаимодействуешь. Конечно, ситуация требует осторожности, внимания, напряжения, и она выматывает. Поэтому придется либо вообще молчать и дожидаться лучших времен или продолжать что-то делать, но соблюдая некую технику безопасности, что называется. А как иначе? Бросать дом и ехать за границу в нищету, где ты никому не нужен? Это подходит либо тем, у кого есть деньги, либо тем, кого вывез бизнес. Либо это могут быть совсем молодые люди, которым все равно, где начинать жизнь с нуля. Если тебе за сорок, у тебя семья и нет денег, то за границей тебе делать нечего.