В среду в МГУ впервые состоится вручение Гайдаровской премии для молодых (до 40 лет) экономистов. Это аналог известных премий: John Bates Clark Award в Америке (для ученых в возрасте до 40 лет) и Yrjö Jahnsson Award в Европе (до 45 лет). В последние годы подобные награды появились в Германии – Germán Bernácer Award, в Италии – Carlo Alberto Medal, и других странах. В отличие от Нобелевской премии и других престижных премий, которые даются по совокупности заслуг, премии, которые присуждаются ученым, находящимся в самой активной фазе своей научной деятельности, не только награждают достойных, но и позволяют увидеть, какие направления исследований являются самыми важными и интересными. В 2013 году Гайдаровская премия присуждена трем исследователям.

Евгений Желободько,
(НИУ ВШЭ, Петербург)
за работу «Monopolistic Competition: Beyond the Constant Elasticity of Substitution», опубликованную в журнале Econometrica, vol. 80(6), pages 27652784 (в соавторстве с Сергеем Коковиным, Мэтью Паренти и Жаком Тиссом)

Статья Евгения Желободько с соавторами опубликована в журнале Econometrica, одном из шести ведущих журналов мировой экономической науки. Десятилетия назад этот журнал специализировался на сложных математических моделях экономики (отсюда название); теперь он, как и другие ведущие журналы, публикует исследования разных областей экономической науки. Но работа Желободько, Коковина, Паренти и Тисса – как будто из классического прошлого Econometrica: в статье решается сложная математическая задача, а результат анализа – более точный инструмент для экономического моделирования. Кажется, в чем ценность такого инструмента, для, так сказать, народного хозяйства? 

Неэкономисту может показаться странной работа над инструментами. Но, оказывается, бывают ситуации, когда отсутствие хорошей теоретической модели не позволяет вести самую что ни на есть практическую дискуссию. Вот знаменитый пример из теории международной торговли. К 1970-м годам было понятно, что классические модели работают плохо: например, ни в какой модели не получалось активной торговли между странами, которые были бы похожи друг на друга по запасам ресурсов, производственным возможностям и прочим (попробуйте придумать ситуацию, когда одинаковые страны торгуют между собой похожими товарами – сразу станет видно, как сложно выглядит такая модель. А ведь для того, чтобы принимать практические решения в сфере международной торговли, нужна модель с несколькими странами и множеством товаров). А между тем в послевоенной Западной Европе объем торговли вырос в разы! Сложность заключается в том, что модели международной торговли должны быть, чтобы иметь практическую ценность, моделями «общего равновесия» – учитывать происходящее сразу на нескольких рынках, а такие модели всегда выглядят очень громоздкими. До появления чисто теоретической модели Диксита – Стиглица к анализу таких ситуаций было трудно подступиться, а после того, как она была придумана, все пошло как по маслу.

Пол Кругман, получивший Нобелевскую премию за работы по международной торговле, назвал модель Диксита – Стиглица «глупой, но прекрасной». Глупой, потому что основные предположения, которые делаются для того, чтобы расчеты можно было довести до конца, выглядят неправдоподобными (или, точнее, примерно столь же правдоподобными, как предположение об отсутствии трения в физических задачах). Прекрасной, потому что когда министры принимают решения об изменении тарифов или о других мерах, связанных с международной торговлей, они опираются на расчеты, сделанные с помощью именно этой модели.

Желободько и соавторы продолжают дело, начатое в теории отраслевых рынков (где появилась модель Диксита – Стиглица) и теории международной торговли сорок лет назад. Важнейший элемент исходной модели – предположение о том, что фирмы, производящие товары, с точки зрения потребителей заменяющие друг друга (например, смартфоны с похожим набором функций), являются монополистами на рынке своего конкретного продукта. Иными словами, предполагается, что потребитель, выбирая смартфон, посещает множество рынков, на каждом из которых торгуется одна отдельная модель. Кажется странным, но именно такая модель – вместо привычных спроса и предложения на конкурентном рынке смартфонов – адекватно описывает наш мир. Сразу видно, что многое зависит от того, каким образом потребитель сравнивает разные виды товара. В статье изучаются последствия разных предположений относительно способов сравнения – берется самая классическая форма функции, описывающей предпочтения потребителя, и анализируются возможные отклонения от этой формы. Оказывается, можно, предполагая более общий вид предпочтений, получить более реалистичную модель рынка – например, маржа фирм может увеличиваться при снижении издержек входа на рынок (этот феномен, противоречащий классическим моделям, наблюдается на некоторых рынках).

В экономике принято перечислять авторов по алфавиту, но для Евгения, который в этом случае был бы последним в списке (по-английски его фамилия начинается с последней буквы алфавита), соавторы решили сделать исключение. Просто для того, чтобы подчеркнуть его вклад.

Мария Петрова,
(РЭШ)
за работу «Mass media and special interest groups», опубликованную в журнале Journal of Economic Behavior & Organization, vol. 84(1), pages 17–38

Статья Марии Петровой, опубликованная в Journal of Economic Behavior and Organization, является частью большой исследовательской программы, которая продолжает работу, начатую Марией еще в аспирантуре Гарварда. В первой важной и сразу получившей широкую известность работе Мария документировала и объяснила превращение американской прессы из партийной, которой она была к середине ХIХ века, в независимую, зарабатывающую за счет увеличения числа читателей и, значит, за счет привлекательности для рекламодателей. Потом были статьи про влияние канала НТВ на результаты голосования на российских парламентских выборах в 1999 году – сложность состояла в том, чтобы выявить не корреляцию, а причинно-следственную связь, про влияние сербского радио на рост антисербских настроений в Хорватии, про последствия нацистской радиопропаганды в самом начале восхождения Гитлера к власти… 

«Mass media and special interest groups» – теоретическая работа, которая призвана разрешить следующий парадокс. С одной стороны, никто не сомневается, что на смещение прессы влияет не только желание подстроиться под интересы аудитории, но и желание угодить рекламодателям или спонсорам. С другой – есть прекрасные примеры того, что рост рекламного рынка делает прессу более независимой. При большом рекламном рынке газете или телеканалу приходится сохранять независимость, потому что каждый заказной материал снижает количество читателей и ухудшает качество аудитории, – самые умные первыми улавливают то, что газета действует в чьих-то интересах и, значит, не очень информативна. 

В модели есть СМИ (например, газеты) и «группы специальных интересов», лоббисты, которые готовы тратить деньги на то, чтобы информация в СМИ была смещена в сторону их точки зрения. Ключевой элемент – параметры, определяющие, насколько доверяет аудитория той или иной лоббистской группе. Например, если какая-то группа (необязательно как единое целое) занимается какой-то экологической темой, то доверие широкой публики к тому, что пишет газета (или показывает телеканал) на эту тему, велико. В этом случае группа будет заинтересована в том, чтобы аудитория была как можно больше, – даже в этом случае будет возможность заниматься активной пропагандой своей позиции. А к группе интересов, пытающейся продвигать какую-то конкретную промышленную политику (например, дополнительные тарифы на какую-то группу товаров), уровень доверия аудитории низок, и, значит, им придется соглашаться на более объективное освещение.

Дмитрий Макаров,
(РЭШ)
награжден за работу «Difference in Interim Performance and Risk Taking with Short-sale Constraints», опубликованную в журнале Journal of Financial Economics, 103(2): 377–392 (в соавторстве с Сулейманом Басаком)

К работам специалистов по финансам у экономистов трепетное отношение. Здесь не очень ценятся абстрактные достижения: финансовые модели должны зарабатывать деньги. Или по крайней мере объяснять, почему кому-то заработать не удалось. Дмитрий Макаров и Сулейман Басак, его соавтор по статье, анализируют поведение менеджеров паевых фондов и замечают, что подход «по здравому смыслу» не так уж хорош при анализе этого поведения. 

Одно из свойств этой финансовой отрасли – управления паевыми фондами – состоит в том, что управляющие фактически вовлечены в некоторый турнир. Перед началом сезона у каждого есть капитал, можно выбрать любой портфель – и, пожалуйста, в конце можно будет сравнить, кто «выиграл», – обеспечил своим вкладчикам наибольшую доходность. Конечно, у менеджеров могут быть и другие мотивы, кроме победы в турнире, и это интересная задача – определить, в какой степени на них действует именно «турнирный» мотив. 

Что делать менеджеру фонда, если при подведении промежуточных итогов выяснилось, что он является лидером в гонке? Казалось бы, очень просто – нужно снизить волатильность портфеля, сделать его менее рискованным. Это дает наибольший шанс на сохранение лидерства. Если же менеджер знает, что он отстает, ему нужно рисковать сильнее, то есть сделать портфель более волатильным. В модели Басука и Макарова, несмотря на то, что делаются самые стандартные предположения, результат оказывается обратным: менеджеры рискуют, когда узнают, что их промежуточные результаты оказались высокими, и начинают перестраховываться, если узнают, что низкие. До этой статьи подобное поведение считалось доказательством того, что отрасль не является «турнирной». Теперь стало понятно, что такое поведение вполне может быть рациональным.