Wikipedia.org
В книге Жоржа Вигарелло, только что вышедшей в издательстве «НЛО», прослеживается изменение концепции телесной красоты в Европе — от Ренессанса до наших дней. Какое тело считалось красивым, а какое безобразным? Какие средства по уходу за телом ценились в разные эпохи? Как повлияли на представление о красоте поп-культура и пропаганда здорового образа жизни? Насколько прочен идеал, в погоне за которым иногда ломаются судьбы? На материале изобразительного искусства, литературы, медицинских и эстетических трактатов, прессы, кинематографа и рекламы Вигарелло выстраивает увлекательный экскурс, позволяющий ответить на эти вопросы.
С любезного разрешения издательства мы публикуем главу «Самый прекрасный предмет потребления».
Перевод с французского Александры Лешневской
В 1950–1960-х годах верх одержала философия гедонизма и развлечений, в особенности — философия потребления, преобразившая мир эстетики: образцы красоты стали многочисленнее, доступнее, определеннее. Красота проникает всюду, становится «всеобщей»: существует красота обездоленных, красота пожилых, мужская и женская красота. Тело превращается в «самый прекрасный предмет потребления». Впервые возникла потребность в «универсальной» модели красоты, пусть и навязанная лакированной, изменчивой риторикой рынка. В обществе, где динамично утверждается равноправие, красота становится все более свободной от условностей.
Звезда «свободная»
Звезды послевоенного времени изменили модель красоты 1930-х годов, привнеся в нее больше свободы и тем самым приблизив ее к сегодняшним образцам. Прежде всего новая модель красоты стала более чувственной: очарование груди Джины Лоллобриджиды, «стереоскопическое» декольте Софи Лорен, обольстительная походка Мэрилин Монро, непринужденные, развязные манеры Брижит Бардо. Французская писательница Катрин Риуа составила список слов, свидетельствующих о повышенном внимании к чувственности: «Сексапил — это Марлен Дитрих; гламур — Ава Гарднер; уф! (oomph) — Джейн Рассел; нечто (t’ça*) — Сюзи Делэр; перчинка (pep) — Мэрилин Монро. В Брижит Бардо все эти ингредиенты смешиваются во взрывоопасную смесь, а в качестве заправки выступает собственная фантазия французской актрисы: она будет шипучкой (pschitt!).
Все эти термины — столь разнообразные, что в них немудрено запутаться, — не так важны, как эротизация эстетики, выдвижение на первый план красоты провокационной, вступившей в обостренный конфликт с ограничениями и приличиями. В описаниях Брижит Бардо, например, преобладают животные метафоры, в особенности «кошачьи», что указывает не только на особенности ее внешности, но и на более примитивную, руководствующуюся инстинктами сущность. Пухлые губы, своенравное лицо, оголенность чувств создают образ «прелестного маленького зверька, рычащего и всклокоченного». Дикая, дорефлексивная красота выявила потаенные зоны человеческой природы. Б.Б. признавалась, что мечтает «сыграть дикарку». Эта «чернокожая блондинка», как назвала актрису Катерин Риуа, в 1950-х годах позволила зрителю прийти в согласие со скрытыми сторонами его личности.
https://www.youtube.com/watch?v=6GQYdYlwXfw
Движения, напоминающие танец, чувственные раздевания, весьма своеобразная смесь естественности с анархией — все это наилучшим образом проявляло инстинкты и соответствовало образу, соединявшему в себе «ребячливость с животностью». Особенную значимость приобретают те части тела, где сексуальность превращается в новую характеристику — «сексапил»: приоткрытые пухлые губы, полная, обольстительная грудь.
* — В фильме «Леди Панама» (1950) Сюзи Делэр исполняла песню «Во мне есть нечто [особенное]» (Moi, j’ai du t’ça).
Все же оригинальность образа Брижит Бардо не в этом. Ее образ связан не только с желанием. Он связан с утверждением себя: Бардо не столько объект, сколько субъект, она скорее активна, чем пассивна. Она живет в своем ритме, выбирает любовников и бросает их в соответствии с правилами, которые устанавливает только она. Ее неистовый сольный танец в фильме «И Бог создал женщину» является символическим отображением ее природы. Весь ее облик выражает «возвышение женщины до субъекта»: «печальный» взгляд, отстраненный вид, независимое поведение, все это не имеет никакого сходства с традиционно женской улыбкой. Она поступает по своему усмотрению, у нее достаточно «смелости, чтобы делать то, что ей нравится, тогда, когда ей это нравится», как говорит один из персонажей Роже Вадима. Джейн Фонда, высказываясь о фильме «И Бог создал женщину», объясняла то же самое совпадением физической красоты и культурного фона: «Это один из первых фильмов, где говорится о женской свободе». Причем не только об участии в выборах и возможности работать, но и о праве на личную жизнь и свободе индивидуального выбора. Речь уже идет не о том, чтобы примерить на себя мужскую роль в образе «женщины-подростка», как это было в 1920-е годы, но о признании в собственных, глубинных желаниях. Отсюда интерес Симоны де Бовуар к персонажу Бардо:
«Б.Б. не пытается эпатировать публику. Она ничего не требует. Она знает свои права не хуже, чем свои обязанности. Она делает то, к чему у нее есть склонность».
Феминизм 1950–1960-х годов, требовавший реабилитации плоти и наслаждения женщины, мог избрать в качестве ориентира именно этот персонаж, который, впрочем, создавался вовсе не с такой целью.