10 февраля в обществе «Мемориал» прошел круглый стол «Социальное и правовое положение жертв политических репрессий в современной Венгрии». Эксперты из Венгрии и России говорили о том, что такое жертвы режима, что их объединяет и что раскалывает, каким образом государство выстраивает политику в их отношении, какие проблемы существуют на сегодняшний день на этом поле. Slon приводит выступления некоторых участников встречи с небольшими сокращениями.

Кристиан Унгвари,историк, автор известной книги «Будапештская операция», исследователь работы венгерских спецслужб в 1949–1989 годах

41 год продолжалась коммунистическая диктатура в Венгрии, за это время порядка 600 человек были казнены; в 1956 году 2500 человек погибли во время революционных событий, 44 тысячи оказались в концентрационных лагерях, 450 тысяч стали политическими заключенными, 13 тысяч были интернированы, более 1,5 млн человек подверглись различного рода слежке. Все эти люди – жертвы режима. Венгрия, наверное, смешной пример, где коммунистическая диктатура была достаточно мягкой по сравнению с ГДР и Советским Союзом. Если ее сравнить с другими государствами Восточного блока, то прежде всего нужно сказать об эволюции государственного устройства. Сначала коммунистическая партия реформируется в многопартийную организацию, и когда практически все меры в этой реформе были исчерпаны, ввели так называемые переговоры за круглым столом. Но, в отличие от Польши, где это привело практически к новой форме государственного устройства, в Венгрии все кончилось преемственностью элит.

Если говорить о категориях жертв тех времен, нужно принять во внимание то, каким образом эти люди оказались жертвами. Есть разные категории: те, кто вообще ничего не сделал и был тем не менее репрессирован; жертвы, одновременно бывшие и преступниками; те, кто преступил закон, но был осужден не за совершенное преступление, а за нечто другое. В Венгрии часто случалось так, что военные получали сроки не за военные преступления, а потому, что были настроены антикоммунистически. Но таких людей не назовешь невинными жертвами.

Можно попытаться классифицировать меры в отношении жертв. Во-первых, вопрос компенсации. Венгерское законодательство, принятое в период с 1991 по 1997 год, компенсировало преследование всем жертвам – независимо от того, кто их преследовал. Это означает, что преследуемые евреи получали такие же компенсации, что и преследуемые коммунисты или антикоммунисты. Компенсация зависела только от того, каков был объем потерь и срок тюремного заключения. Деньги выплачивались из бюджета Венгрии, но не в виде наличных, а своего рода купонами (ваучерами). Такая практика имела место и в других государствах. Кроме того, некоторые категории пострадавших с особенно длительными сроками заключения получили право на дополнительную пенсию и улучшение жилищных условий.

Во-вторых, закон об аннулировании приговора. Приговор не аннулировался автоматически, в каждом отдельном случае проводили ревизию. Политические приговоры были аннулированы с отдельными исключениями – они касались случаев шпионажа. Например, Олег Пеньковский не был реабилитирован ни в Венгрии, ни в России. Однако все не так однозначно, потому что и шпионаж был связан с идеологическими мотивами.

В-третьих, доступ к документации. В Венгрии процесс идет сложно и на данный момент не завершен, не обошлось также и без скандалов. Есть архив 1997 года, но доступ к этим документам до 2003 года был практически невозможен. Типичная ситуация, когда преследуемые называли имена неофициальных сотрудников, доносчиков, против них возбуждали дела за клевету, и жертвы эти процессы проигрывали. Если историки публиковали имена доносчиков, они также проигрывали. Ни разу не было случая, чтобы процесс проиграл агент спецслужб.

В-четвертых, объединение жертв. Здесь царят анархия и хаос. Первое объединение было создано в Венгрии в 1988 году, это был Комитет исторического права и справедливости. Ключевым для него вопросом была судьба премьер-министра Имре Надя, символической фигуры 1956 года. Во время революции он не проявил себя активно, но когда советские войска вошли в Венгрию и танки атаковали восставших, Имре Надь сказал: «Венгрия ведет борьбу, и мы прекращаем партнерство с Советским Союзом, обращаемся к цивилизованному миру и просим о помощи». Из-за этих слов и проявленной в дальнейшем непреклонности, по решению Яноша Кадара, его приговорили к повешению. Имре Надь был похоронен на Центральном кладбище, и Комитет исторической справедливости организовал торжественное мероприятие в связи с перезахоронением его останков. Затем Комитет превратился в движение леволиберальной интеллигенции, но скоро оказалось, что бывшие жертвы в большей степени антикоммунисты, и он потерял свое значение – так как разные объединения не готовы были сотрудничать между собой. Аналогичные явления наблюдались и в Германии. Объединения, представляющие тех, кто получил приговоры до 1956 года, с трудом находят общий язык с организациями, защищающими жертв последующего периода. Тому есть социальные причины: первые занимали высокое положение в обществе, а после 1956 года речь шла о людях без высшего образования, бедных, представителях низших слоев. Поэтому здесь возможности для взаимодействия и контакта ограничены.

Говоря о жертвах, нужно вспомнить и о преступниках, о том, как с ними обращались. Когда Миклош Немет, бывший премьер-министр, передал дела в парламенте своему преемнику, первому демократу на этом посту, выяснилось, что в архивах хранятся доносы тех, кто входил во фракцию, и там было много неофициальных сотрудников органов государственной безопасности. Поэтому нельзя было сразу открыть все документы. Достаточно бережно и осторожно относились к называнию имен. Таким положением не был доволен никто: ни правящая партия, ни общество.

Поэтому предложили закон, предусматривающий обнародование имен и наказание лиц, совершивших преступления в рамках деятельности коммунистического режима. Закон был принят венгерским парламентом с минимальными изменениями, так что сейчас существует теоретическая возможность этих людей преследовать. Фактически раньше в Венгрии не могли отдать под суд тех, кто нес политическую ответственность за преступления коммунистического режима. Были процессы против военнослужащих, руководивших массовыми расстрелами после 1956 года, однако практически все они закончились ничем.

Какова ситуация и отношение различных политических сил к жертвам и преступникам? Социалисты, которые с 1994 года находились у власти, поначалу столкнулись с серьезной проблемой: партия-предшественница совершала убийства. Однако руководство социалистов декларировало, что они продолжают политику Имре Надя, то есть выступают за независимую Венгрию на основе рыночной экономики. Ласло Ковач, который занял пост министра иностранных дел, сказал: «Мы представляем здесь обе стороны истории, поэтому здесь преступников нет. Если убийцы Имре Надя были нашими предшественниками, здесь возникает закольцованность истории, и таким образом мы представляем как жертв, так и палачей». Конечно, существовали определенные трудности, леволиберальная партия также имела мощные корни в гражданском движении и сначала была ультралиберальной, но за 4 года совершила поворот на 180 градусов и превратилась в консервативную. Партия свободных демократов также совершила поворот. В Венгрии не было ни одной партии, которая сохранила бы свое мнение по ключевым вопросам в течение последних 10 лет.

Обращение с жертвами – это цепочка скандалов. Был такой случай: женщина, прошедшая через тяжелейшие пытки во времена сталинизма, в 1990-х узнала на улице своего мучителя, руководившего следственным отделом спецслужб, и опубликовала о нем информацию. Этот человек подал на нее в суд за клевету. Министерство внутренних дел Венгрии продемонстрировало документ, согласно которому во времена сталинизма было запрещено физическое воздействие на арестованных, и этот человек должен был следовать правилу. Хочу отметить, что лично знаю несколько случаев, когда он своими руками избивал подозреваемых.

Первая легистратура партии ФИДЕС между 1998 и 2002 годами означала крутой поворот в культуре памяти и отношении к жертвам и виновным. Однако без проблем не обошлось. В 2000 году был введен День жертв коммунизма, но, по требованию международного сообщества, сначала нужно было ввести День жертв холокоста. Венгерское общество заявило, что готово согласиться, только если будет введен и День жертв коммунизма. В этом пункте возникла странная конкуренция.

Есть символическое место в Венгрии – Центральное кладбище. Здесь похоронены все жертвы, осужденные и казненные по разным причинам. 298 участков с захоронениями с 1945 по 1956 год – это могилы тех, кто подвергся преследованию по политическим мотивам. В 1955 году кладбище зачистили от могил коммунистов, были эксгумированы останки жертв показательных процессов внутри партии.

Почему люди становились жертвами, проанализировать довольно сложно. Объединения сторонников тех или иных течений не ладят друг с другом, и в данном вопросе мнения расходятся. К сожалению, нужно констатировать, что музеи, которые должны были бы заниматься этой темой, например Дом террора в Будапеште, не относятся к ней с должным вниманием. Ведь жертвы для них – это те, кто действительно боролся за независимость и свободу. Но во времена сталинизма или национал-социализма люди становились жертвами просто потому, что родились не в том классе, расе. И не нужно было быть борцом сопротивления. Поэтому я считаю, что следует изменить наше отношение к жертвам.

Александр Стыкалин, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН, специалист по Новейшей истории Венгрии, политике СССР в странах Центральной и Юго-Восточной Европы

Чтобы понять, как стоит в сегодняшней Венгрии вопрос о социальном и правовом положении жертв, нам надо сконцентрироваться на том, какой была репрессивная практика коммунистической Венгрии и как она ее позиционировала по мере упрочения коммунистического режима. Коммунистический режим установился до 1948 года, венгерский вариант сталинизма был одним из самых жестких в Восточной Европе. Он связан с именем Матьяша Ракоши, которого вся венгерская пропаганда называла лучшим венгерским учеником товарища Сталина. Мне попадались такие цифры: в период между 1949 и серединой 1953 года было вынесено как минимум 380 тысяч судебных приговоров, значительный процент – по политическим делам. Если говорить о жертвах административных притеснений, то это в том числе и жертвы волны депортаций из Будапешта в 1951 году.

Шли шумные судебные процессы. Надо сказать, что большинство осужденных конца сороковых были отпущены в 1954–1956 годах. С начала 1960-х годов кадаровский режим вступил в полосу либерализации, и наступила еще одна волна амнистий – 1960–1963 годы.

Еще возникает вопрос, в какой мере можно считать кадаровский режим тоталитарным в полном смысле слова. Одна из специфических особенностей заключалась в том, что Янош Кадар и его команда полагали нецелесообразным использовать неблагонадежных людей интеллектуального труда в качестве, например, дворников, как это было в Чехословакии в период нормализации после августа 1968 года. При Кадаре большинство амнистированных, если мы говорим о людях интеллектуального труда, работали по специальности на низких должностях. Среди них Иштван Даби – один из ближайших соратников Надя. Эти деятели ходили на работу, а в свободное время писали Кадару письма с требованием улучшить материальное положение амнистированных и провести реабилитацию. Что касается новых политзаключенных при Яноше Кадаре, то их было довольно мало. Те, кто протестовал против участия Венгрии в силовой акции в отношении Чехословакии, арестованы не были, но их исключали из партии, они подвергались дисциплинарному притеснению, к ним применялись административные меры. В 1973 году наступил период ужесточения, в определенной мере – по настоянию Москвы, недовольной кадаровскими попытками экономических реформ. В конце концов от венгров потребовали убрать реформаторов из Политбюро и ЦК, и на этой волне начались притеснения оппозиционно настроенных интеллектуалов. Некоторые из них вынуждены были в конце 1970-х годов покинуть страну.

Никита Петров, российский историк, доктор философии

Весьма символично, что мы говорим о жертвах в стране, где власть считает эту тему не то что неактуальной, а абсолютно ненужной. Каких-либо выступлений о необходимости глубоко погружения в историю жертв преследований со стороны госбезопасности нет. Мы знаем некую политическую историю, не понимая глубинных процессов, которые были обозначены в начале 1990-х годов. Тогда работала комиссия, изучавшая причины путча 1991 года, и какие-то фрагменты отчетов и планов работы КГБ появились в печати. В том числе там оказались имена очень высоких церковных иерархов, тайно сотрудничавших с КГБ. И реакцией со стороны власти стал защитный закон. Власть декларировала, что придерживается демократических принципов, но пойти на то, чтобы как-то узаконить открытие тайных механизмов воздействия на общество, она была не готова, и в марте 1992 года был спешно принят закон «Об оперативно-разыскной деятельности». Он возводил информацию об агентах и их деятельности в ранг государственной тайны. Сегодня с этим законом страна продолжает существовать и не только не знать своей истории, но и не хотеть знать ее.

Что касается прав жертв, им было дано право смотреть архив следственных дел органов госбезопасности. А стало ли это ознакомление фактом некоего нового морального климата в стране? Нет, хотя было много публикаций, но ведь не дают всех важных материалов, связанных с возникновением дела.

Является ли в нашем обществе темой дискуссии, например, оперативный учет органов госбезопасности? Оперативный учет – это основа основ деятельности тоталитарной структуры, это обширные сведения, которые накапливаются в виде картотек, досье. Хоть один такой документ был исследован историками в России? Нет. В России материалы архива госбезопасности не просто недоступны, они тщательно оберегаются, государство выстраивает стену между исторической правдой и обществом. И здесь ничего не помогает, ни закон, ни судебная власть. По поводу судебной власти можно долго говорить, почему она стоит на страже государства. Суд финансируется государством, поэтому как он может принять решение против него?