Сотрудники Федеральной службы судебных приставов.
Сергей Коньков / ТАСС
Россия вступает в очередную захватывающую фазу борьбы с коррупцией. Кремль отныне ратует за более активное применение конфискации. В начале года Владимир Путин призвал «совершенствовать такой антикоррупционный механизм, как изъятие и обращение в доход государства имущества, которое приобретено на незаконные или сомнительные деньги». Инициативу президента можно только приветствовать: утопающей в коррупции стране следует выводить на чистую воду больше злостных коррупционеров, лишая их незаконного состояния. Но чтобы понять серьезность намерений властей, зададимся вопросом, кто эти злостные коррупционеры и как выглядят их несметные богатства, которые государство собирается отобрать.
Какую конфискацию разрешают российские законы?
В качестве дополнительного наказания конфискацию имущества убрали из российского УК еще в 2003 году (и вернули три года спустя уже как меру уголовно-правового характера, то есть в весьма усеченном виде). Тогда общую конфискацию – переход в пользу государства любого имущества осужденного, а не только нажитого незаконно или полученного преступным путем – посчитали антиконституционной и просто нецивилизованной, хотя ее применяют в некоторых странах ЕС (Франции, Дании, Болгарии, Литве).
В подавляющем большинстве стран общей конфискации предпочитают специальную, когда осужденного лишают только полученных преступным путем доходов. В остальном, как однажды заметил юрист и парламентарий Андрей Макаров, конфискация «превращается в свою противоположность, когда мы наказываем уже не просто человека, а его семью, и изымаем то, что к самому преступлению не имеет никакого отношения».
Тем не менее именно такого типа конфискации в 2011 году потребовали левые партии (в частности, «Справедливая Россия») и даже МВД, где предложили конфисковывать все имущество коррупционеров, если те не могут доказать в суде его легальный источник. По духу это напоминало знаменитую двадцатую статью Конвенции ООН против коррупции, скандально выброшенную Россией при ратификации документа пятью годами ранее.
В 2011 году Дмитрий Медведев, в то время президент, провел через Госдуму проект закона, разрешившего изымать имущество в случае, если у осужденного не хватает денег для расчетов с правосудием. Это, впрочем, не означало института конфискации in rem – когда подозреваемый обязан доказать в суде, что его имущество нажито законно, в противном случае он его лишается. Исправить положение попытались единороссы Борис Резник и Сергей Тен, посчитавшие важным конфисковывать «не только похищенное, но и остальное имущество – предметы роскоши, яхты, дорогие автомобили, особняки»; их предложение «концептуально поддержал» Верховный суд РФ, но раскритиковало правительство. Эстафету принял депутат-коммунист Вадим Соловьев, заручившийся поддержкой Следственного комитета. Он предложил оставлять лишь «минимально необходимое для обеспечения быта осужденного и членов его семьи», направляя все прочее в доход государства. Однако и эту инициативу реализовать не удалось, Госдуму она не прошла.
Как много имущества конфискуется у российских коррупционеров?
Судя по цифрам, приведенным Путиным в своем выступлении, из 15,5 млрд рублей в прошлом году удалось вернуть лишь 588 млн, или менее 4% подлежащей взысканию суммы. И вот данные за 2014 год, взятые из отчета Юрия Чайки: материальный ущерб от коррупции составил свыше 39 млрд рублей, из которых «добровольно погашены» лишь 2,4 млрд. Власть отчитывается о прогрессе в борьбе с извечным российским злом (ущерб от коррупции статистически сокращается), но призывает правоохранительные органы действовать смелее и энергичнее.
Но какое отношение к реальности могут иметь официальные данные ущерба?
