Борьба за жизнь. О чем наша холодная гражданская

Наша жизнь состоит из того, чем мы заняты, а заняты мы, с одной стороны, делами, а с другой стороны – собой. Здесь увлечения и развлечения соседствуют с гражданской, в частности, политической активностью, что, конечно, обличает в нас легкомыслие людей, живущих во времена сытые и мирные. Но труд и бизнес, накопление, карьера, ремонт, дети, коты, Инстаграм, аффекты любви, честолюбие, неполитический активизм, искусства и зрелища, творчество, любознательность, спорт, путешествия, болтовня и чревоугодие – все это получает смысл, когда входит в некоторое целое жизни, движимой человеком к счастью. Движение это происходит в мирах – природном и социальном, и от происходящего в них зависит достижение счастья, как бы оно ни понималось. Сфера политического не относится ни к трудам, ни к досугам – здесь создаются и разрушаются сами условия, в которых люди могут проложить маршруты к счастью.

Свое прошлое я хочу видеть чередой успешных разумных поступков, совершенных в связи с осмысленными заботами. Это свидетельствовало бы о том, что моя жизнь вписана в общий разумный порядок общества и что я имею достоинство как человек свободный и мыслящий. Но прошлое – коллективное и индивидуальное – оценивается по мерке настоящего, которое может его возвеличить или же ниспровергнуть. Чем больше амбиции, чем значительнее поступки, тем больше риск ошибиться «перед будущим», так что любые отношения с ним представляют собой игру ставок. Вот я отдаю свои силы, мысли и чувства, например, какой-нибудь идее, воплощенной в государстве, делаю тем самым ставку на его долговечность и создаю для него оружие, служу в карательных органах или агитатором-пропагандистом, марширую под патриотические песни, иногда пишу донос и т. д. Так проходит моя жизнь, кажущаяся мне цельной, осмысленной, достойной. Но вот государство это приходит в упадок и разрушается, его объявляют кровавой тиранией, а его дела – преступлениями. И летит моя жизнь коту под хвост. Как ты попал в эту историю, – по глупости, наивности, безответственности, легкомыслию, безволию или циничному расчету, почему ты поступил так, хотя мог бы либо вообще воздержаться от действия, либо поступить как-то иначе? – спрашивают меня нетактичные потомки. Если не признавать теперь всю свою жизнь ошибкой, то придется принять образ идиота и упорствовать в отрицании настоящего.

Попасть в такое положение легко, ибо слабости, делающие нас легкой добычей для бессмысленного, тщетного, безобразного, преступного и даже ужасного, свойственны каждому в той или иной степени в то или иное время. И мудрец, и талант, и красавица, и филантроп попадается на удочку идеологий – от милитаризма до сексизма. У «измов» есть общая черта, состоящая в том, что держатся они недолго и однажды быть милитаристом, сексистом и пр. становится стыдно. Возникает стыд потому, что приверженность идеологии, провалившейся в свете сегодняшнего дня, обличает в нас слабости и пороки. Вследствие слабости ты теряешься в групповой идентичности, а вследствие порока не замечаешь зла, неправды и безобразного.

Если бы будущее не наступало, прошлое не вываливалось бы из «шкафа». Чтобы бояться будущего и пытаться от него ускользнуть, нужно хранить в шкафу немало скелетов и скелетиков, свидетельствующих о добровольном, осознанном и интенсивном сообщничестве со злом, ложью и безобразным. Как направить ход событий, чтобы будущее не изобличило этой моей бессмысленности прошлого? И не приблизят ли моего разоблачения действия, которые я предприму, чтобы его избежать? Эта фундаментальная неопределенность добавляет к страху перед будущим страх перед действием.

«Скелеты» воображения и просто скелеты

Это объясняет, почему изживающий себя российский авторитаризм так уныло неизобретателен, почему он знает только один путь – вранья, оскорбления и подавления – и боится даже слов о своей собственной модернизации, т. е. о таком развитии событий, при котором он мог бы, в конце концов, стать равновесной политической системой. Это относится к России нынешней в той же мере, что и к «старым» режимам, сколько их в истории ни было. Действуют «как всегда», уверяя себя, что «все – как было», потому что, даже заговорив об альтернативах, можно ненароком спроецировать уничтожающий тебя взгляд из будущего.