На улицах Москвы
Vlad Karkov/Keystone Press Agency/Global Look Press
Принято считать, что российская история движется по спирали, воспроизводя свои самые мрачные периоды. В чем причина этой повторяемости и можно ли из нее вырваться? Republic поговорил об этом с историком, писателем и публицистом Сергеем Медведевым. Он также рассказал Фариде Курбангалеевой, почему нынешняя война в Украине не будет иметь таких «позитивных» последствий, как Крымская, откуда взялся фатализм россиян, как связаны чувство собственного достоинства и кладбища и почему Путин не похож ни на Сталина, ни на Гитлера.
— Начну с новости о том, что в 2024 году Россия собралась проводить Всемирный фестиваль молодежи. Страна ведет кровопролитную и дорогую войну, и вдруг такое увеселительное мероприятие. Это попытка воспроизвести советские времена? И согласны ли вы с тем, что нынешнее время похоже на период глухого брежневского застоя?
— Отчасти это, конечно, советский косплей. Они хотели бы максимально воспроизвести советские практики, с которыми у людей, особенно у путинского электората старшего возраста, связаны позитивные воспоминания. Показать, что все business as usual: мы вводим новые квадратные метры жилья, даем салюты, проводим фестивали. Все по расписанию: это не война, а специальная военная операция, профессионалы делают свое дело. Кому-то это напоминает время застоя, кому-то — поздний сталинизм.
В России эта повторяемость очень высока. Мне кажется, речь идет о том, что в российской истории сорвана резьба, и этот винт прокручивается, постоянно попадая на одну и ту же канавку. Именно об этой бесконечной повторяемости писал Чаадаев, о том, что Россия не учится на собственных ошибках, и о том, что она призвана явить миру ужасный пример того, как не надо делать и как нельзя жить.
Сейчас в очередной раз явлен пример того, как не надо и нельзя, но Россия продолжает с упорством прокручивать этот винт. Это не просто цикличность, а гегелевская дурная бесконечность, которая говорит об отсутствии, во-первых, политической сферы и сферы осознанного стратегического действия. А во-вторых, о воспроизводстве матриц власти, которые каждое столетие тиражируют один и тот же способ отношений власти с окружающей природой, населением и соседними государствами.
Сергей Медведев
FB Сергея Медведева
— Многие еще сравнивают нынешнее время с Крымской войной середины XIX века, когда Россию разгромила коалиция более развитых государств. Зато позорное поражение дало толчок к масштабным реформам. А вам этот период текущая ситуация не напоминает?
— Провал — напоминает, да. Можно бесконечно цитировать «Левшу»: «Передайте государю, чтобы ружья кирпичом не чистили». Ружья у нас по-прежнему чистятся кирпичом, расконсервируют древние танки и «Калашниковы» времен маршала Тимошенко. Это напоминает технологический и управленческий провал времен Крымской войны, недостаток железных дорог, невозможность подвоза ресурсов и так далее.
Но Россия на излете николаевской эпохи была менее архаична, как это ни парадоксально. Говоря по-марксистски, производительные силы уже были готовы. Назрела крестьянская реформа, начинали расти города, развивались железные дороги. И Россия в 1860–1870-е годы совершила фантастический рывок в позднюю промышленную революцию. Сейчас я не вижу таких ресурсов, чтобы при следующем реформистском цикле Россия так же быстро модернизировалась.
Она слишком много тащит за собой тяжелого «железа», от которого надо было избавляться в девяностые и нулевые. Большое количество промышленной инфраструктуры, моногорода, огромные территории. Избавляться надо от патерналистского общества, от системы бюджетного распределения ресурсов. Все это втащили в XXI век и сейчас это сильно тянет Россию назад.
Хотелось бы помечтать, что вот будет политическая реформа и начнется новый технологический цикл, вернутся блестящие компьютерщики, появится свой Илон Маск, но я боюсь, что технологический и социальный лаг с Западом становится неисправим, и на наших глазах Россия консервирует себя в качестве архаичной и отстающей периферии.
Здесь еще встает вопрос о том, чем будет Россия по итогам этой войны и этой исторической каденции. Видимо, какие-то части страны имеют будущее. Можно предположить, что через 10, 20, 30 лет у Москвы будет будущее, у Петербурга, у каких-то высокотехнологичных кластеров с большим количеством образованного населения. Видимо, встроится в мировую экономику юг России как успешный аграрный регион.
Но мне сложно представить, как вся эта огромная территория будет встраиваться в мировую экономику. Даже Урал и Поволжье — эта тяжелая промышленная инфраструктура, которая, как я понимаю, в основном неконкурентоспособна, весь этот Уралвагонзавод. Плюс привязка к сырью и ресурсам тоже тянет Россию назад. И как это все взять в XXI век, я не знаю.
