Депутат Госдумы, генерал-лейтенант Виктор Соболев
kprf.ru
«В основном граждане нормальные патриоты. Ну есть же и негодяи, и, к сожалению, их вдвое больше, чем нормальных», — сказанул тут какой-то очередной златоуст из депутатского корпуса. Кажется, из коммунистов, хотя там и без коммунистов достаточно приверженцев доаристотелевой логики.
Ловить их на подобных логических кляксах — дело пустое. Но и мимо ушей пропускать такое тоже не очень получается. В конце концов, смех и здоровое чувство родного языка незаменимы даже в самых несмешных обстоятельствах — так устроена наша психика, то есть психика нормальных людей, именно нормальных, а не тех «нормальных», которые «в основном», но которых «вдвое меньше», чем «негодяев», то есть, судя по всему, нас с вами, то есть как раз нормальных.
Я понятно изъяснился? Ну, и хорошо.
Продолжаю. Я торжественно признаюсь в том, что являюсь горячим и преданным поклонником такого рода речевых конструкций, которые хотя и не являются плодом мыслительных процессов в силу полного отсутствия таковых, зато имеют прямое, хотя и не предусмотренное говорящими, отношение к художественному восприятию реальности, без которого все это слушать, читать и вообще жить совсем невозможно.
Вот я, например, уже очень много лет храню в своей благодарной памяти запись в книге отзывов на какую-то художественную выставку.
Надпись такая:
«Выставка отвратительная! Особое отвращение вызывают т.н. «картины» такого-то. Остальное великолепно!»
Вот, а вы говорите «логика». Или вы уже не говорите «логика»?
«Ну да! — внятно произнес на днях мужской голос за моим окном, — Да, ворует, не скрою. Но чтобы взять чужое — да ни за что!»
И такого много. Надо лишь настроить уши на правильную частоту.
Такими вещами можно, конечно, просто любоваться и пересказывать друзьям — таким же гурманам, как и ты сам. Рассматривать подобного рода высказывания с точки зрения их связи с реальностью дело, в общем-то, безнадежное. Лучше сразу определить все это по ведомству чистого искусства — оно не только все стерпит, но и все обернет себе на пользу.
Но и не задаваться время от времени разными праздными вопросами все же не получается.
Самый универсальный и в то же время самый неразрешимый вопрос, возникающий в подобных случаях выражен, как правило, расхожим, но практически никогда не теряющим актуальности риторическим восклицанием: «Сам-то понял, что сказал?»
Люди часто не понимают не только друг друга, но и сами себя. Сам процесс говорения для многих это процесс самодостаточный, не имеющий ясной цели и задачи и не предполагающий понимания и отзыва от адресата.
Да, что поделаешь, среди людей, для которых акт говорения это акт более или менее осознанный, принято считать, что вообще-то говорящему неплохо бы самому понимать, что именно он говорит. Ну, такой вот досадный рудиментарный предрассудок!
Нам трудно до конца осознать, что ни «он», ни «она» ничего вовсе сказать и не хотели. Так что чего там особенно понимать или не понимать.
Множество, если не большинство, людей — это, к сожалению, узники устойчивых и непереваренных, никак не отрефлексированных речевых конструкций.
А другие, то есть те, кто находится с языком если не в тесно дружеских, то крайней мере в партнёрских отношениях, по неискоренимой привычке сидят и гадают, «что он (она, они) этим хотел (хотела, хотели) сказать?»
Да ничего!
И особенно это заметно, когда человек, блуждающий в запутанном и замусоренном информационном пространстве, натыкается на отдельные речевые проявления разнообразного начальства.
Слова для них для всех — это лишь отвлекающий манёвр. Они разговаривают не словами. С гражданами они разговаривают задержаниями, обысками, приговорами. Иногда запретами смотреть по сторонам. Друг с другом же они разговаривают мускулами лиц, поднятиями или сдвиганиями бровей, шевелениями пальцев, выразительными взглядами в потолок.
Они, вопреки классической формуле Маяковского, не «корчатся безъязыкие». Они корчатся, когда разговаривают.
И они не безъязыкие. У них тоже есть свой язык. Это не вполне человеческий язык, но он есть. Они разговаривают не столько словами, сколько помахиваниями хвостами, взглядами или уклонениями от взгляда, они разговаривают посредством либо угрожающего рычания, либо довольного урчания, либо выделений остро пахучих веществ, призванных парализовать волю оппонента.
Язык для них — это не средство общения и не средство воплощения мысли в пригодные для понимания формы.
Язык для них, если он и является инструментом, то это прежде всего инструмент, позволяющий либо взять чей-то след, либо сбить кого-то со своего.
Впрочем, они, конечно, иногда и говорят. И даже иногда много. По крайней мере, гораздо больше и чаще, чем хотелось бы слышать или читать их вещие откровения.
