В Проектно-учебной лаборатории антикоррупционной политики ВШЭ состоялось заседание Дискуссионного клуба «Кого бережет полиция?». Гостем клуба стал экс-майор милиции, юрист, правозащитник Роман Хабаров. Slon публикует основные тезисы его выступления.

Как тысячу лет назад били, так еще тысячу лет будут бить. Рассказы о том, что в каких-то странах есть «вегетарианская полиция», которая не бьет преступников, – неправда.

Шансон в Кремле никого не смущает

Я попытался изнутри проанализировать причины, которые приводят к тому, что полицейский бьет человека.

1. В обществе, не только в полиции, высока привычка к насилию. Очень сильны традиционные, патриархальные методы и институты. Суд как метод разрешения конфликтов работает слабо. Отношение к подающему заявление в суд – как к кляузнику. Поэтому когда сосед сверху заливает, сначала идут «дать ему по голове», а уже потом в суд.

2. Кроме того, в обществе сильны настроения криминального мира, где насилие является стандартным способом решения конфликтов. В нашей стране, где было время, когда, условно говоря, половина сидела, а половина охраняла, эти нормы уголовного мира воспринимаются как естественные и органично принимаются. К этому и массовая культура приложила руку. Представить в какой-либо стране концерт уголовной музыки в резиденции главы государства невозможно, а у нас шансон в Кремле никого не смущает. Ведь на самом-то деле это никакой не шансон, а классический блатняк. Шансона – из того, что там играется, – мало. Конечно, я не хочу сказать, что это сигнал, сознательно подаваемый обществу, – может, это непонимание. Ясно, что Кремль – это не только резиденция президента. Там находится много подведомственных управлений, эстрадная площадка. Но название это меня поразило: «Шансон в Кремле»! Представьте себе «Блатняк у Белого дома, в Капитолии, на Елисейских Полях».

3. Сильна милитаризованность. Не в плане, что все ходят с оружием или все служили в армии. Просто распространены милитаристские настроения. Мысль о том, что мы должны, например, по соседям нанести удар, поддерживается государственной пропагандой: мы должны быть сильными. Ведь мы всегда были правы, и хотя на нас нападали, мы всегда побеждали. Недавняя наша история доказывает, что власти считают возможным так решать конфликты, в том числе территориальные.

Сотрудник полиции привыкает к тому, что нарушить закон вообще можно

Это общегражданские факторы. Есть, безусловно, и внутриполицейские.

Сотрудники полиции часто воспринимают ценности уголовного мира как свои и руководствуются ими. И отличаются от уголовников, с которыми по долгу службы должны бороться, условно говоря, только «географическим положением» на разных сторонах баррикады. Баррикадой в данном случае является закон – та роль, что мы играем. Вы убегаете – мы догоняем, вы совершаете – мы ловим. При этом язык, на котором часто говорят, музыка, которую слушают, не отличаются от того, что применяют и слушают их классические «клиенты». Сотрудник полиции по закону имеет право применять насилие к человеку. Другое дело, что сложившаяся практика внутри МВД приводит к тому, что сотрудник расширяет свое право применения насилия за рамки, очерченные законом. Причем делает это часто по непосредственному указанию от руководителя. И здесь я бы не отделял насилие от каких-то противоправных действий как таковых.

Сотрудник полиции привыкает к тому, что нарушить закон вообще можно, если начальник не против. Приказ становится выше. В современном законе о полиции эта тенденция усилилась: теперь введена уголовная ответственность за неисполнение приказа, внесены соответствующие изменения в Уголовный кодекс. Раньше милиционер не нес уголовной ответственности за невыполнение приказа. Грозило увольнение, но никак не срок. При этом в законе есть прекрасная фраза о том, что сотрудник полиции имеет право не исполнять заведомо незаконные приказания. Вот только оценивать заведомую незаконность этого приказа будет не он, а его начальник, прокурор, следователь. Каждый полицейский здраво рассудит, что в таком случае будет «решаться вопрос» о нем, а начальник останется прав. Так вся практика жизни показывает.

Бить преступника, правонарушителя можно, считает полицейский. И это право полицейский переносит в свое ведение и решает самостоятельно, кого можно бить, а кого нет. То же самое относительно вообще нарушения им закона.

Пять стадий трансформации сотрудника полиции

Все помнят фильм «Место встречи изменить нельзя» и классический диалог про подкидывание кошелька карманнику. После этого происходит диалог между Шараповым и Жегловым, где Шарапов искренне возмущается: нельзя ни в коем случае было подкидывать. Жеглов же поступил по справедливости, но нарушил закон. Кто-нибудь читал книгу, по которой фильм был снят? Это книга братьев Вайнеров «Эра милосердия». В ней Жеглов – пример уходящего милиционера прошлого, ему противопоставлен идеальный милиционер будущего Шарапов. Гуманность Шарапова по идее авторов – главная характеристика будущего милиционера. В современной полиции не существует гуманности, фактически не существовало ее и в милиции.

Если бы в этом фильме не играл Высоцкий, Жеглов так и остался бы отрицательным персонажем, а главным героем был Шарапов. Высоцкий своей харизмой превратил его в главного персонажа, а фраза «вор должен сидеть в тюрьме» стала моральным императивом не только в полиции, но и в народе. У нас даже президент так думает. Что значит эта фраза? Она же была сказана не просто так, она была сказана в контексте того, что Жеглов только что подкинул этому вору кошелек. Таким образом, «вор должен сидеть в тюрьме», и не важно, законным ли образом он туда попал.

Подчиняясь этой логике, сотрудник полиции проходит пять стадий трансформации.

1. Преступник успел выкинуть вещественное доказательство, но мы ему подкидываем его обратно и изымаем. Вор наказан. Я столкнулся на обыске с тем, как опера подобрали под окнами пакет с коноплей, который обитатели квартиры успели выкинуть, и, зайдя в квартиру, положили его на стол. И при мне произошел такой диалог.

Хозяин квартиры говорит:

– А что вы подкидываете?

А опер ему:

– А чего вы выкидываете?

Совершенно общее понимание, что в такой ситуации можно было так сделать.

Когда я учился в школе милиции, нам показывали американский фильм, посвященный борьбе с наркотиками. И там говорили: «Смотрите, есть тайники, сделанные, например, в окнах. Раму открываешь, и наркотик выпадает на улицу». Смотрите, говорят создатели фильма, вы не сможете потом доказать, что этот наркотик был в квартире. Им в голову не приходит, как нашим милиционерам, говорить, что «он и не выпадал». Каким-то образом американцы приучили своих полицейских в таких ситуациях говорить правду.

2. Конкретно этот кошелек он не воровал, но он вообще ворует кошельки, а мы никак не можем его поймать. Давайте подкинем, не ждать же, что он что-то еще украдет. Заметим, причем, что только я по своему внутреннему убеждению решаю, преступник он или нет, когда подкидываю.

3. Он вообще совершает какие-нибудь преступления. Например, педофил. Точно знаем, что педофил, но, в конце концов, не ловить же его на педофилии! И мы изображаем ему то преступление, которого он не совершал, потому что считаем либо невозможным, либо сложным доказывать то преступление, в котором считаем его виновным на самом деле.

Таким способом были упрятаны почти все преступные авторитеты у нас в стране в 90-е годы. Приходили к вору в законе домой и брали его с пистолетом в кармане. И почему-то судью не удивляло, что тот ходил по дому с гранатой или пистолетом.

Я знаю единственный случай, когда в такой ситуации человека оправдали. Ему тогда гранату трижды забрасывали, а она все выпадала. Судили его зимой, а брали летом, и в суд обвиняемый пришел в тех шортах и той майке, в которых был дома при задержании. А на тех шортах даже карманов не было! И адвокат говорит оперу, который его брал: мол, если покажете, где он гранату хранил, мы даже вину свою признаем. Вот тогда оправдали.

Общество в целом относилось к таким фактам положительно. Большая часть того беспредела, что сейчас творится, оттуда пришла.

4. Вообще сволочь и подлец человек, мерзавец, грязный негодяй. И совсем не обязательно преступник. Просто мы считаем, что не должны такие люди жить. И находим у него наркотики.

5. Он меня залил, не отдал долг моей маме, обидел мою девушку – что угодно. И у него находим наркотики.

Может показаться, что от первой стадии до последней какая-то пропасть невозможная. На самом же деле пошагово проходится очень легко, потому что главный шаг – это вообще нарушение закона. Как только сотрудник решил, что можно – и не важно, почему так решил, начальство ли разрешило, закрыли ли глаза, что по-прежнему очень часто бывает, – то дальше его никто не контролирует.

Можно его бить, чтобы узнать, где девочка?

Представим, что мы задержали педофила, который похитил девочку, но мы пока не знаем, куда он ее дел. Мы точно знаем, что это он. Тот сидит, нам в лицо смеется и говорит, что мы ее не найдем. Все возможные действия, исключающие физическое на него воздействие, мы уже совершили. Как вы думаете, можно его бить, чтобы узнать, где девочка?

Если мы не раскроем преступление, нам ничего не будет, максимум выговор. А если будем его пытать, станем преступниками. Превышение полномочий, часть четвертая. Хотят, между прочим, вывести эту статью в особо тяжкие, свыше 10 лет. Пока от 3 до 10 лет. Готовы ли вы взять на себя ответственность и бить его?

На этот вопрос каждый день отвечают сотрудники полиции. Каждый раз это личный выбор. А так не должно быть. Нужно запрещать любое нарушение закона в полиции. Как только разрешили чуть-чуть нарушить, степень разрушения вы уже не способны контролировать. Здесь можно либо разрешать, либо вообще не допускать и карать жестко за каждый факт. А поскольку нынешняя вертикаль, стоящая над полицейскими, относится снисходительно к фактам нарушения закона, то контролировать эти факты они не могут чисто функционально. Нет механизма. Нельзя позволять полицейскому самому решать, когда можно нарушать закон, а когда нет.

Я знаю, когда можно будет искоренить насилие в отношении преступников. Если в криминалистическую практику будет введено нечто, с условным названием «сыворотка правды». Не важно, что это будет: лучи, гипноз, что угодно – любое воздействие, которое, будучи научно обоснованным, гарантирует, что человек ответит правдиво на заданный ему вопрос.